Книга Яблоневый дворик - Луиза Даути

Мы не обсуждали, куда идти, а просто развернулись, прошли мимо вокзала, пересекли на перекрестке улицу и неторопливо побрели по Каледониан-роуд. Несколько минут мы наслаждались уютным молчанием. Мне хотелось, чтобы ты держал меня за руку; не успела я об этом подумать, как ты и в самом деле взял мою руку и привлек меня к себе. Так мы прошли метров сто или даже больше. Хоть мы и отдалились от вокзала, но атмосфера Кингс-Кросс, которую не спутаешь ни с чем, продолжала витать над нами; по обеим сторонам улицы тянулись сплошные кафе, бары и секс-шопы. Мы миновали Бангладеш-центр. Возле общежития курили молодые парни, в окнах здания виднелись двухъярусные кровати с прижатыми к стеклу комками одеял, похожими на проплывающие в комнате облака. В нескольких метрах впереди на ступеньках террасы облупленного розового дома сидел молодой темнокожий мужчина в сером худи с сигаретой в руке. У него на коленях пристроилась девочка с копной черных волос и золотыми сережками в ушках. Когда мы проходили мимо, она подарила мне очаровательную беззубую улыбку и я улыбнулась ей в ответ. Молодой отец взглянул на меня, сияя гордостью.

Мы прогуливались, как пара из театральной постановки. Джен Эйр с Рочестером или Элизабет Беннет с мистером Дарси. Интересно, они часто ссорились? Мы с тобой — ни разу. Нам просто не выпало случая. Мне стало даже немного обидно. Наверное, рано или поздно любой продолжительный роман приводит к ссорам. Любовники проходят точку, удерживающую от того, чтобы выплескивать друг на друга раздражение, после чего их отношения перестают быть адюльтером и превращаются по сути во второй брак. Но мы этой точки не достигнем никогда.

Мы свернули налево, все так же молча прошли по Уорфдейл-роуд и дальше по Йорк-уэй вышли к каналу. Постояли немного, глядя на черную воду. Под порывами ветра на ее поверхности появлялась, вспыхивая синими неоновыми искрами, мелкая рябь. В прибрежных зарослях камыша старательно клевала что-то одинокая тощая утка. Сразу за камышами пришвартовались три прогулочных катера. У одного из них сверху было прикручено кресло, смотревшее на бледное солнце.

У пешеходной дорожки вдоль канала ты заметил пустую скамейку, и мы медленно, все так же держась за руки, спустились по ступенькам. Когда мы сели, я высвободила руку, и ты не потребовал ее вернуть, впрочем, мы сидели так близко, что я даже через пальто чувствовала твое бедро.

— Когда у тебя встреча? — задала я наивный вопрос.

Казалось странным, что мы не заводим разговор — нам надо было много сказать друг другу, а времени почти не оставалось.

— Скоро, — ответил ты.

По дорожке, тренькая звонком, проехал велосипедист и скрылся в темноте под мостом.

Мы коротко обсудили, что будем делать в эти выходные и на будущей неделе. О том, что случилось со мной, не было сказано ни слова. Мне хотелось, чтобы ты задал мне хоть один вопрос — с кем еще я могла об этом говорить? — но, с другой стороны, я боялась, что разговор окончится чем-нибудь ужасным, и сама его не заводила. Полчаса — это слишком мало для решения серьезных вопросов. Тридцать минут. Половину из них мы потратили на то, чтобы встретиться, пройтись и найти спокойное место. В тот полдень я боялась времени. По Йорк-уэй, взревев, прогрохотал грузовик, и я вздрогнула. Меня пугало все.

Я так радовалась нашей встрече — пока не поняла, что она не оправдает моих ожиданий. Ты казался растерянным. У тебя есть одна интересная особенность, порой вызывавшая у меня улыбку. Когда ты о чем-то глубоко задумаешься, взгляд у тебя становится сосредоточенным, но в то же время пустым. В такие минуты я почти видела, как крутятся у тебя в голове всякие винтики. Мои дети, когда им было года по три-четыре, часто, задумавшись, шепотом разговаривали сами с собой, выдавая свои мысли. Я не утверждаю, что читала в тебе как в открытой книге, совсем наоборот: эта пустота в глазах делала тебя непостижимым. Но даже если я понятия не имела, что творится у тебя в голове, я точно знала: что-то там происходит. Что-то, имеющее непосредственное отношение ко мне.

Но это было не сочувствие и не сострадание. Наклонившись вперед, ты уперся локтями в колени и задумчиво посмотрел вдаль, потом повернулся и спросил:

— Ты кому-нибудь о нас рассказывала?

— Нет! — возмущенно воскликнула я.

Так вот что занимало твои мысли! Ты все так же пытливо смотрел на меня:

— Никому? Ты уверена? Подруге Сюзанне в ночной задушевной беседе за бутылкой вина?

— Ни единой живой душе.

Разве что своему компьютеру… В его памяти хранится все, но тщательно замаскированное и глубоко запрятанное. И этим компьютером не пользуется никто, кроме меня. Тут я вдруг поняла, почему стала вести эти записи — чтобы не рассказывать Сюзанне. Наша связь была настолько невероятной, что, не будь этих записей, я бы обязательно проболталась.

Мне не нравились твои вопросы, и я перешла в нападение.

— А ты? — спросила я.

— Нет, я никому не рассказывал.

— А кому бы ты рассказал, если бы вдруг захотел поделиться? Ну вот если бы?

Наигранная веселость тона не могла скрыть моего отчаяния. Я знаю, ты мало кому доверяешь, и задала этот вопрос только потому, что хотела выяснить: у тебя вообще есть друзья? Вам позволено заводить друзей? Или у вас только соратники? Если ты ведешь двойную жизнь, это означает, что я всегда буду в тени. Меня никогда не будет в твоей реальной жизни.

Ты проигнорировал мой дурацкий вопрос — еще одна твоя черта, которая меня раздражала: отмахиваться от того, что ты считал несущественным или глупым.

Но винтики у тебя в голове продолжали крутиться.

— Нам надо договориться, — сказал ты, сжал в ладонях мою руку и положил ее себе на колени. На противоположном берегу канала светились окна офисного здания. Ветер гнал по поверхности воды белые полиэтиленовые пакеты. — Если кто-нибудь когда-нибудь спросит тебя обо мне, ты скажешь следующее. Мы познакомились в Палате общин. Несколько раз разговаривали. Подружились. Я советовался с тобой насчет своего племянника, который хорошо учится и мечтает о научной карьере. Мы просто знакомые, если угодно, приятели, но не более того. Если начнут интересоваться деталями, говори правду: где и когда мы встречались, какой кофе пили и так далее, но выведи за скобки секс. Наши встречи носили исключительно невинный характер. Можешь ты мне это пообещать?

— Конечно, — негромко ответила я, не сумев скрыть огорчения.

Мне хотелось,