жизнь, но, как говорится, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.
Итак, это случилось днём, точнее, на исходе дня, ранним вечером, практически в самом конце июля. Это означает, что прошло около шести недель с тех пор, как Абалин переехала в мою квартиру. День выдался исключительно жарким. В такие дни мне действительно хочется купить кондиционер, пускай он стоит слишком много – больше, чем я могу себе позволить; и даже если большую часть лета в кондиционере нет особой необходимости.
Но в тот день я всерьёз об этом задумалась. О кондиционере, я имею в виду. Я открыла оба окна в комнате, где рисую, в одном из них стоял вентилятор, но это не приносило никакой пользы. Воздух казался густым, словно суп, и запахи скипидара, льняного семени и масел, которые я обычно находила успокаивающими, только добавляли атмосфере тяжести. Мне пришлось снять халат. На голове у меня была бандана, чтобы пот не стекал в глаза, что, впрочем, не мешало ему капать с кончика носа на палитру с красками. Меня посетила мысль, что мой пот, смешанный с краской, представляет собой что-то зловещее (вот, опять это слово) и даже опасное. Получается, что я переношу на холст себя, мельчайшие частички моей сущности, содержащиеся в этих каплях пота и размазанные по поверхности холста. Запираю своё физическое «я» внутри своих картин. Я сидела там, истекая потом и безуспешно пытаясь смешать весьма специфический оттенок жёлтого цвета, который ясно себе представляла, но который всё никак мне не давался. Я пыталась работать, стараясь выбросить из головы дурные мысли о своём поте, смешанном с красками, о вуду и магии, а также о том, как сильно художник может привязаться к своему творению. Как он может вложить в него свою душу и, таким образом, её лишиться.
Думаю, было около половины седьмого, когда Абалин очень осторожно постучала в мою дверь. Солнце уже садилось, но в комнате не становилось прохладнее. Она поинтересовалась, можно ли ей войти. Не помешает ли она, если войдёт и поговорит со мной, пока я буду работать. Мне очень хотелось сказать «нет». Наверное, нужно было ответить отказом, но я этого не сделала. Уже несколько часов я торчала в этой комнате, упорно смешивая жёлтые цвета и окропляя своим потом палитру, но ничего нового на холсте так и не добавилось. Перестать работать я не могла, но и оставаться одной дальше мне не хотелось.
Она вошла и осторожно прикрыла за собой дверь. Затем Абалин села на пол неподалёку от моей табуретки, прислонившись спиной к стене. Какое-то мгновение она молча смотрела в ближайшее от неё окно, озирая вереницу крыш, деревья и птиц в небе.
– Ты проголодалась? – спросила она спустя пару минут. – Я думала приготовить что-нибудь на ужин, не заморачиваясь с плитой. Может, большую миску салата или что-то такое.
– Я не голодна, – ответила я, выдавливая из тюбика крошечную горошину малинового нафтола. На моих глазах неправильный жёлтый цвет превратился в ещё более неудачный оранжевый. – Слишком жарко. В такую жару я теряю аппетит.
– Тогда позже, – предложила она. Затем она перевела взгляд на холст. – Что-то не получается?
– Всё, – вздохнула я. – Никак не могу правильно подобрать цвет. Только лажаю и трачу краску почём зря.
– Тогда, возможно, тебе стоит сделать перерыв.
– Не хочу останавливаться, – ответила я, тут же осознав, насколько резко прозвучал мой голос, словно я огрызнулась. Поэтому я извинилась, пожаловавшись, что жара делает меня раздражительной.
За левым ухом у неё была заткнута сигарета, словно у слесаря или автомеханика из какого-нибудь старого фильма. Я подумала, что это выглядит довольно сексуально, но не сказала ей об этом. Просто продолжала смешивать краски в своей палитре, добавляя ещё больше пигмента, но всё безрезультатно.
– Эй, Имп, – хмыкнула она. – Всё в порядке?
– Нет, – хмуро ответила я, не поднимая глаз. – Мне жарко. Мне жарко, и я впустую трачу краску.
– Я не это имела в виду. Скорее, все ли с тобой в порядке, в общем и целом?
Я не сразу нашлась с ответом. Не могу вспомнить, то ли мне просто не хотелось отвечать, то ли я была полностью поглощена поиском нужного мне жёлтого цвета.
– Не знаю, – сказала я в конце концов. – Полагаю, что да. Вроде бы со мной всё в порядке, как всегда.
– А если бы нет, ты бы мне сказала?
Я бросила на неё взгляд. Возможно, прищурилась. Может быть, нахмурилась. Выражение её лица изменилось, как будто то, что она прочитала в моих глазах, оказалось для неё неожиданностью и не на шутку обеспокоило.
– Я бы не стала тебе лгать, Абалин. У меня ведь нет причин лгать тебе, правда?
Она глубоко вздохнула. Звук её дыхания заставил меня подумать о плавании. Раньше я много плавала, но после встречи с Евой забросила это занятие. Абалин ещё раз глубоко вздохнула, а затем снова уставилась в открытое окно.
– Я знаю, что ты не стала бы лгать, Имп. Я не это имела в виду. Но иногда что-то идёт не так, и кажется, что об этом легче умолчать.
– Это можно считать непреднамеренной ложью, – согласилась я.
– Я не обвиняла тебя во лжи, – сказала она, и, кажется, на мгновение затаила дыхание. Я снова подумала о плавании. – Наверное, мне стоит оставить тебя в покое. – Глаза Абалин цвета морского стекла скользнули от окна к половицам. Иногда моя мама называла морское стекло русалочьими слезами.
– Нет, – ответила я. Наверное, слишком быстро и возбуждённо. – Нет, пожалуйста. Останься. Всё в порядке, правда. Я просто нервничаю из-за этой жары. Это просто невыносимо.
– Да, здесь жарко, как в Аиде. В любом случае, что за жёлтый цвет ты пытаешься смешать? – Было очевидно, что она просто притворяется заинтересованной. Вопрос прозвучал несколько неловко, но Абалин, вероятно, полагала, что молчание будет казаться ещё более неестественным. Она посчитала, что должна поддержать разговор, чтобы вновь не воцарилась тишина, и не смогла придумать ничего лучшего.
– Ты имеешь в виду, какой оттенок жёлтого? – уточнила я. В тот момент я увлечённо пыталась разбавить печальный результат использования малинового нафтола, поэтому мне даже в голову не пришло, что этот вопрос может прозвучать грубовато, пока он не сорвался с моих уст.
– Конечно. Думаю, что да, именно это.
– Ну, он должен быть ярче, – ответила я, закусив нижнюю губу и качнув палитрой. – Похожий на канарейку или жёлтый золотарник. Но не слишком кричащий, да? Скорее титаново-жёлтый, чем ауреолиновый.
– Я не знаю ни первого, ни второго.
– Это нормально. Ты ведь не художник, – пожала плечами я. – Тебе
