Джон не попытался увернуться.
Не закрыл лицо руками, не пригнулся, дал ей ударить себя.
Хелена повернулась к Гренсу, закричала на него: «Так скажите же что-нибудь!» Но он не ответил, не пошевелился, она снова закричала: «Вы-то этому верите?» Он пожал плечами: «Я ничему не верю». Она пристально посмотрела на него, потом отвернулась и вновь ударила того, кого на самом деле только что узнала: «Я тебе не верю!» Голос ее стал хриплым: «Ты лжешь, черт тебя побери, я тебе не верю!»
Грузный Линдон Робинс неподвижно сидел на стуле в тесном кабинете. Он попытался ответить на вопросы сотрудника ФБР о том человеке, который по идее был мертв. Робинс объяснял, что ему было всего двадцать восемь лет, когда он приехал в Маркусвилл, где спустя три года занял пост главного врача. Он добавил, что это совсем не так странно, как кажется, что такие должности часто бывают вакантны. Врач, решившийся работать в пенитенциарном заведении, делает это не ради упрочения своего статуса — ничего такого подобная должность не сулит, — а лишь желая помочь тем, кто оказался самым слабым, кто очутился на нижней ступеньке социальной лестницы. Ну и заодно это место, где можно начать работу, накопить опыт, необходимый для поступления на более привлекательные должности в более привлекательных местах. В его собственном случае было и то и другое. Он был молод, совсем новичок, и был благодарен за первое свое назначение, но, конечно, лелеял мечты и о чем-то настоящем, которые потом как-то забылись, желание приносить пользу постепенно увяло, поскольку он так редко чувствовал хоть какую-то отдачу.
Кевин Хаттон слушал, но чувствовал, как начинает сказываться недосыпание, пару раз он даже зевнул украдкой. Извинившись, Кевин вышел из комнаты, отыскал в коридоре пару торговых автоматов и вернулся с двумя банками минеральной воды и парой миндальных коржиков, покрытых толстым слоем глазури.
Полбанки минералки, полмарципана, потом он продолжил задавать вопросы, а Робинс ему отвечал.
— Кардиомиопатия?
— Да, так это называется.
— Объясните.
— Увеличение сердечной мышцы. Его сердце просто-напросто стало слишком большим. Такое редко, но случается.
Кевин Хаттон разломил вторую половинку миндального коржика, смочил ее сухую кромку остатками воды.
— Я достаточно долго был знаком с Джоном Мейером Фраем. Но не припомню, чтобы слышал что-то о его больном сердце.
— Но это не значит, что оно было здоровое.
— Я имел в виду…
— Кардиомиопатия часто проявляется поздно и обнаруживается с запозданием. В случае Фрая, если я правильно помню, всего за три-четыре месяца до его смерти.
Хаттон достал из портфеля блокнот и стал записывать медицинские сведения, которых прежде не знал.
— Как это определяется? В случае с Фраем, например?
— Несколько различных взаимодополняющих факторов. У Фрая симптомы были обычные. Головокружение, усталость, упадок сил. Но он все же был молод, при таком возрасте не сразу подумаешь на сердце.
— Да?
— И только когда Гринвуд и Биркоф сделали ему рентген сердца, мы поняли, в чем дело. Достаточно было посмотреть снимок.
Хаттон записал еще два имени после коротких строчек с медицинским объяснением.
— Гринвуд и Биркоф?
— Лотар Гринвуд и Биргит Биркоф. Два совсем недавно принятых на работу, но весьма знающих врача, они делили ставку, работали еще в больнице «Здоровье Огайо», это клиника здесь в Колумбусе.
— Знающие, говорите?
— Более опытные и знающие, чем большинство из тех, кто работает в тюрьмах в этой стране.
— Значит, они не могли ошибиться? Касательно сердечных нарушений.
— Я сам видел рентгеновские снимки. Тут двух мнений быть не могло.
Хаттон отложил блокнот в сторону, потянулся к телефону, который стоял чуть поодаль на письменном столе.
— Можно воспользоваться? Мне надо сделать звонок, прежде чем мы продолжим разговор.
Линдон Робинс кивнул, на миг откинулся назад и закрыл глаза. Он слышал, как Кевин Хаттон набирает номер, после нескольких гудков он-таки разбудил своего коллегу, которого звали Кларк, и попросил этого разбуженного бедолагу поискать в своем компьютере двух врачей — Гринвуда и Биркоф.
Хаттон положил трубку, и они посмотрели друг другу в глаза.
— Протокол вскрытия.
— Да?
— Известно ли вам, где он находится?
Робинс покачал головой:
— Должен быть там. В его деле. Среди прочих бумаг.
— Должен быть. Но его там нет.
Линдон Робинс громко вздохнул:
— Господи! Что же это такое?
Кевин Хаттон вновь достал блокнот, пролистнул несколько страниц и снова принялся писать.
— Что именно известно вам о вскрытии?
— Что мне известно? Нет так уж много. Что у меня было два в высшей степени компетентных врача, которым я доверял, честно сказать, более компетентных, чем я сам в то время, они-то и занимались умершим и вместе с охранником перевезли труп к судмедэксперту для вскрытия.
Робинс поначалу отложил свой миндальный коржик, поблагодарил и объяснил, что пытается следить за весом, старается питаться правильно и уж всяко избегать вот этого добра с розовой глазурью.
Но теперь он еще раз вздохнул, в третий раз отер лоб салфеткой и взял-таки мягкий коржик, откусил большой кусок и проглотил.
— Вот так всегда, когда я волнуюсь. Всякий раз.
Кевин Хаттон пожал плечами:
— Я и сам ногти грызу. Особенно когда запарка, даже не замечаю, как это делаю. Но сейчас, сейчас я хочу точно понять, что вам известно о протоколе вскрытия.
Несколько крошек вокруг рта. Робинс смахнул их, прежде чем заговорить.
— Сказать по чести, Хаттон, мне не так-то много и известно. Он же был мертв. Или как? У меня было других дел полно, в Маркусвилле, понимаете. Фрай умер, мы знали причину смерти, и два моих врача занимались трупом. Этого было вполне достаточно. Так что — нет, мне ничего не известно. Поскольку у меня не было ни времени, ни оснований соваться в это дело.
— Но разве это не было вашей обязанностью? Знать.
— Я и сегодня, сложись подобная ситуация, сделал бы то же самое заключение. И вы бы тоже так поступили.
Было без двадцати пять, утро среды. За окнами еще темно, рассветало по-зимнему поздно. Кевин Хаттон понял, что они выяснили все, что могли, и убедился, что его первое ощущение оказалось верным: у Линдона Робинса не было причин скрывать правду, он понятия не имел, что смерть Джона была чем-то совсем иным. Кевин собрался поблагодарить Робинса за уделенное ему время, за точные ответы, но тут где-то в глубине портфеля зазвонил телефон, пять длинных сигналов до того, как он его нашарил.
