Теперь он был готов полностью — ну, или настолько, насколько бы это ему вообще удалось. Сейчас нужно пойти к Джоди, обнять ее, сказать, как он ее любит, поцеловать и трахать, пока вся мебель в квартире не поломается и не начнут жаловаться соседи (немертвый он хищник или нет, но ему по-прежнему девятнадцать и плоть бушует). А уже потом они с Джоди прикинут, что им делать с будущим.
Возвращаясь пешком по Вырезке и облаченный в костюм белого мальчика, так и кричавший «ограбьте меня, пожалуйста», Томми повстречался с головорезом. Головорез был заширенным тряским торчком в толстовке с капюшоном — некогда зеленой, а теперь прямо-таки блестевшей от грязи. Грабил прохожих головорез отверткой.
— Деньги давай, сука.
— Это у вас отвертка, — сказал Томми.
— Ну. Давай деньги, или я в тебя ее воткну.
Томми слышал, как трепещет сердечко торчка, чуял едкую вонь гнилых зубов, немытого тела и мочи. А кроме того — видел нездоровую темно-серую ауру. В его хищном уме вспыхнуло слово «добыча».
Томми пожал плечами.
— На мне кожаная куртка. Вы ее отверткой не пробьете.
— Это мы еще посмотрим. Я с разбегу. Отдавай деньги.
— У меня нет денег. Вы больны. Вам надо в больницу.
— Ну все, сука! — И торчок сунул отверткой Томми в живот.
Томми сделал шаг в сторону. Головорез двигался до комичного медленно. Когда отвертка скользила мимо, Томми решил, что лучше будет у него ее взять, — и выхватил. Грабитель потерял равновесие, рухнул ниц на тротуар и не поднялся.
Легким взмахом Томми отправил отвертку на крышу четырехэтажного здания через дорогу. В нескольких шагах от них в переулке стояли два парня — думали, не перехватить ли гоп-стоп у торчка, ну, или хотя бы ограбить его, если ему повезет. Но теперь решили, что интереснее будет посмотреть, что творится в соседнем квартале.
Томми отошел от места происшествия уже порядочно, когда услышал за спиной сбивчивый хромой шаг торчка. Он обернулся, и головорез остановился.
— Отдай деньги, — сказал он.
— Хорош уже меня грабить, — ответил Томми. — У вас больше нет оружия, а у меня нет денег. Вам тотально не светит.
— Ладно, тогда хоть доллар дай, — сказал торчок.
— Денег нет по-прежнему, — сказал Томми, выворачивая карманы брюк. На тротуар выпорхнула бирка ОТК 18. У себя над головой он почуял движение, царапанье когтей по камню — и поежился.
— Уй блин.
— Пятьдесят центов, — сказал торчок. Он сунул руку в карман толстовки и, не вынимая, выпрямил палец. — Буду стрелять.
— Должно быть, хуже вас вооруженного грабителя не бывает.
Торчок на секунду завис и вынул из кармана руку, сыгравшую роль пистолета.
— У меня аттестат зрелости есть.
Томми покачал головой. Ему думалось, что коты остались в прошлом, но либо у тварей с ним какая-то сверхъестественная связь, либо их уже в Городе так много, что они просто охотятся, куда ни зайди. Он без удовольствия представлял, как станет объяснять все это Джоди.
— Вас как зовут? — спросил он у торчка.
— Не скажу. Вы меня сдадите.
— Ладно, — ответил Томми. — Пусть будет Боб. Боб, вы когда-нибудь видели, чтобы кошки так делали? — И Томми показал наверх.
Торчок поднял голову. По кирпичной стене здания головами вниз к нему спускался десяток котов.
— Нет. Ладно, я тебя больше не граблю, — произнес торчок. Все его внимание поглотилось этим десантом котов-вампиров. — Приятного вечера.
— Простите меня, — сказал Томми без тени иронии. Затем повернулся и трусцой побежал по улице, чтобы как можно больше отдалиться от вопля, звучавшего, впрочем, лишь пару секунд. Потом оглянулся и увидел — торчка там больше нет. Ну, не совсем нет — он превратился в горку серого порошка и кучку одежды.
— Так бы ему и хотелось уйти, — утешил себя Томми.
Он бы решил, что коты скорее кинутся на двоих в переулке, но теперь они бросались на людей прямо на улице. Нужно найти Джоди и убедить ее уехать из Города. Так и нужно было с самого начала.
Двенадцать кварталов до студии он пробежал трусцой, тщательно стараясь сильно не разгоняться, чтобы не обращали внимание. Он пытался выглядеть просто парнем, который припозднился домой к девушке — так оно в каком-то смысле и было. Перед дверью Томми помедлил прежде, чем позвонить. Что он ей скажет? А если ей не захочется его видеть? У него в таком деле не было опыта, отталкиваться не от чего. Она стала первой девушкой, с которой у него случился секс по трезвянке. Она стала первой, с кем он жил. Первой, кто принимала с ним душ, пила его кровь, превратила его в вампира и выкинула из окна второго этажа, всего сломанного и голого. Она была, вообще-то, его первой любовью. А если она его отвергла?
Томми прислушался, посмотрел на фанерные щиты на окнах, принюхался. Изнутри слышны люди, но они не разговаривают. Работают какие-то машины, жужжат лампочки, из-под двери пахнет кровью и тянет крысиными ссаками. Гораздо лучше было б, если бы в воздухе разливалась романтика, но что ж, и так сойдет.
Пригладив пальцами волосы, Томми оборвал последние куски лески, с любопытством выбивавшиеся из ширинки, будто хрустальные лобковые волосы, и нажал кнопку.
Фу
Фу только поставил пробирки с кровью Эбби в центрифугу, когда зазудело в домофоне. Он щелкнул выключателем и посмотрел на Эбби — та лежала на кровати. Такая спокойная, немертвая, обдолбанная и не разговаривала. Почти счастливая на вид, хоть и с хвостиком. Но полиция не поймет. Фу выбежал в гостиную и вытряс Джереда из игрового транса, в который тот впал над пультом. Из его наушников слышались смертельно-металлические раскаты — жестяной визг и ритмичный скрежет игрушечных бензопил. Будто озлобленные бурундуки сношали казу в закрытой майонезной банке.
— Чёоо? — вскинулся Джеред, выдирая из головы заклепки наушников.
— Кто-то пришел, — прошептал Фу. — Прячь Эбби.
— Кого? Куда? Весь чулан забит твоей медицинской сранью.
— Под матрас на кровать. Она худенькая. Умнешь.
— А как она будет дышать?
— Ей не нужно дышать.
— Клево.
Джеред направился в спальню, Фу — к домофону.
— Кто там? — спросил он, нажав кнопку. Надо было камеру установить, вообще-то. Подключил бы и сам, это просто, а в «Стерео-Мире» у него скидка. Вот дурак.
— Впусти меня, Стив. Это Томми.
Целую секунду Фу думал, что сейчас описается. Он не доделал высокомощный ультрафиолетовый лазер, а Эбби пришла без своей солнечной куртки. Он безоружен.
— Ты, вероятно, сердишься, это я понимаю, — сказал Фу. — Но все Эбби придумала. Я хотел вернуть тебе человеческий облик, ты ж сам просил. — «Ой блядь, ой блядь, ой блядь». Томми его убьет. Как унизительно. У Томми даже неполного высшего нет. Его зверски прикончит немертвый англосакс и гуманитарный недоумок, цитирующий поэзию.
