белое и черное — маячат у тропинки. Ястреб, сидящий на вершине дерева, провожает меня взглядом. Слышно, как крякают утки. Пересекаю заливы в двух километрах от берега. Шесть часов спустя прибываю в Заворотное. Сергей, Юра и несколько рыбаков сидят у костра около дачи предпринимателя В. М.
Байкал уснул, животные угомонились. До трех часов ночи мы поддерживаем огонь, едим копченую рыбу и пьем водку. Я бы с удовольствием рухнул сейчас в теплую постель. В России не приходится рассчитывать на отдых после активной нагрузки. Здесь вы всегда должны быть готовы к тому, чтобы после множества пройденных километров уничтожать себя алкоголем.
Один из рыбаков, Игорь, плачет у меня на груди, отдавая слезами то, что получил этанолом, и жалуясь на безуспешные попытки завести ребенка. На всю жизнь запомню эти горькие рыдания в ночи, сопровождаемые редкими криками чаек. Вместе с женой Игорь обратился к услугам шамана, специализирующегося на лечении бесплодия, а теперь собирается посетить тибетский храм, чтобы просветленные бодхисаттвы помогли его семье зачать потомство. Я не смею сказать ему в утешение, что человеческий муравейник уже и так набит до отказа. Что Клод Леви-Стросс сравнил миллиарды людей, теснящихся на слишком маленькой для них планете, с «мучными червями», которые отравляют друг друга. Что почтенный антрополог, родившийся в мире, население которого было в шесть раз меньше нынешнего, и обеспокоенный демографическими проблемами, обрушившимися на Землю, запретил себе делать любые прогнозы на будущее. Что в пьесе Анри де Монтерлана «Мертвая королева» король, узнавший о беременности Инес, восклицает: «Этому конца не будет!» Что в нашем мире дети обречены на боль и страдания. И что желание стать отцом легко побороть, поддерживая в себе здоровый пессимизм.
9 июня
Я взял с собой «Жизнь Рансе», намереваясь приятно провести день в Заворотном в компании специалиста по духовному одиночеству, но в полдень, мучаясь похмельем и угрызениями совести по поводу того, что позволяю солнцу самостоятельно вершить свой путь по небу, обнаруживаю себя направляющимся в сторону бывшего геологического карьера. Именно там до распада Советского Союза добывали микрокварцит. Извиваясь серпантином, между гор петляет старая дорога, заваленная трупами моторов и проржавевшими гусеницами экскаваторов. От меня несет перегаром, одежда напоминает лохмотья, волосы взъерошены, белки глаз пожелтели. Собаки тоже выглядят изрядно потрепанными, измученные вчерашней пробежкой. Через равные промежутки времени мы все трое падаем на землю, чтобы позволить солнечному свету подзарядить нас энергией. На высоте тысяча метров находится чашеобразное углубление, в котором когда-то располагался древний, ныне растаявший ледник. Внутри котловины, изъеденной зубами машин, царит атмосфера заброшенного места. Поднимаюсь до отметки в две тысячи метров, извергая из себя нечистоты безумной ночи. Открывающиеся на самом верху красоты сулят приключения.
Жить означает продолжать идти вперед, и во всяком возвращении есть элемент поражения. Нетвердо ступая, мы спускаемся по коридорам из рыхлого снега. Сегодня нашим организмам явно не стоило покорять вершины. Лучше бы я читал Шатобриана и пил чай, наблюдая за танцами уток, взбивающих черные сливки озера.
В десять вечера В. Е., окруженный своими десятью собаками, угощает меня супом в доме, больше похожем на псарню. Липкий пол покрыт жиром, а на плите в огромных кастрюлях, как обычно, варится собачья похлебка. Я словно очутился в лаборатории средневекового алхимика.
— Ну, как там карьер? — спрашивает В. Е.
— Наверху очень красиво, — отвечаю я.
— А собаки?
— Шли за мной, паршивцы.
— Раньше, когда поселок жил, у нас даже кафе было. Теперь все развалилось.
— Товарищ, ты тоскуешь по советскому прошлому?
— Нет, по ушедшей молодости.
10 июня
В. Е. подает мне на завтрак рагу из нерпы. Это мясо с ядреным вкусом словно взрывается во рту и посылает мощные импульсы в кровеносные сосуды.
— Товарищ, дай мне мясо нерпы, дай мне танк, и Польша будет нашей! — восклицаю я.
— Мы так не говорим.
— Но могли бы.
— Угу.
Далее мой приятель, используя борцовские приемы, кормит своих псов. С кастрюлей в руках ему нужно прорваться сквозь лающую собачью свору и распределить еду по мискам, одновременно отбивая атаки. Кстати, мои щенки неплохо справляются во враждебном окружении. Кто не сражается, тот не ест.
На обратном пути я благословляю мясо нерпы за то, что оно дало мне силы. Из-за встречного ветра и набегающих волн мне требуется семь часов, чтобы преодолеть двадцать пять километров. Айка и Бек поджидают меня, подремывая на круглых камнях. Мышцы страшно болят. Возможно, дело в обезвоживании. В России пьяницы должны жить как спортсмены. Берег тянется. Вижу несколько нерп.
Решаю сделать остановку и засыпаю в обнимку с собаками, лежа на теплой гальке у костра, жар от которого выгнал пауков из их логова.
В пять вечера, в тот момент, когда я подхожу к мысу Северный Кедровый, небольшой рыболовный траулер приближается к берегу и упирается стальным носом в каменистый пляж. Капитан спрашивает меня, могут ли два голландских пассажира ненадолго сойти.
Эрвин работает на Сахалине в нефтяной компании. Его жена прекрасно говорит по-французски. Двое рыжеволосых детей ведут себя гораздо приличнее, чем Айка и Бек. Наверное, они думают, что моя избушка — это сказочный домик Белоснежки, в котором обитает один из семи гномов. Мы мирно пьем чай, расположившись на берегу. Мои гости остаются на пятнадцать минут и фотографируются, что обычно делают все, у кого нет в запасе шести месяцев. Уже поднявшись на трап, Эрвин спрашивает:
— У меня есть «Геральд Трибюн», хотите?
— Да, — отвечаю я.
— Это за прошлую неделю.
— Не страшно.
Он бросает мне газету, а я говорю себе, что «Геральд Трибюн», доставленный в сибирскую тайгу голландцем на русском судне, стоит того, чтобы прожить тридцать восемь лет.
Новости: от афганских девочек, ставших жертвами сексуального насилия со стороны взрослых родственников мужского пола, отрекаются их собственные матери. Исламские священнослужители устраивают женщинам публичную порку (фото). В Ираке шииты уничтожают суннитов, а иногда и самих себя, потому что изготовление самодельных взрывных устройств нельзя назвать точной наукой (фото). Турция отзывает своих дипломатов из Израиля (анализ). Иранцы с гордостью сообщают, что их ядерная программа достигла больших успехов. На четвертой странице начинаю думать, что хотел бы остаться здесь еще на несколько месяцев. Газета «Геральд Трибюн» прекрасно подойдет для заворачивания рыбы.
11 июня
Аббат Рансе — святой Антоний умеренных широт. Религиозный фанатик без песчаных дюн и скорпионов. Окруженный почестями и богатством дворянин XVII века решает полностью удалиться от мира. В возрасте тридцати семи лет он ищет уединения «без воспоминаний и обид». Портрет Рансе, написанный Шатобрианом, потрясает. Без каких-либо объяснений Рансе покидает украшенные лепниной залы, отвергает мирскую суету, налагает
