глазами лудомана. — Хороший пример. Но ты не грусти. Мне, значится, помощник нужен личный, так вот я бы тебя хотел видеть в его роли. Деньгами не обижу. Будешь получать больше, чем на заводе.
— Дык я согласен! — рьяно заверил меня парень, растянув губы до ушей.
— Тогда вот тебе ещё одна инструкция. Ежели совсем худо мне станет, говорить я, к примеру, не смогу, а срочно помощь нужна будет, то ты сразу же телефонируй в дом вдовы Елизаветы Васильевны Романовой. Понял?
— Понял, — кивнул тот, почему-то масляно заблестев глазами.
— Чего так смотришь? Говори уже, что на ум пришло.
— Выходит, что вы всё-таки нашли общий язык с той лебедью, что в чувство вас привела, когда вы в обморок брыкнулись? — спросил Гришка, хитренько улыбаясь.
— Ага. Но ты зубы-то не скаль. У нас возвышенные отношения, а не то, что ты подумал.
— Конечно, конечно, — подозрительно быстро согласился парень и отвёл взор.
— Всё, хватит попусту лясы точить. Пошли в мастерскую. Или лучше поедем? Нет, давай ноги разомнём, — произнёс я, не став вслух говорить, что ещё хочу проверить следят ли всё-таки за мной или нет.
— Как скажете, ваше благородие.
Мы с Гришкой двинулись по тротуару, лавируя среди прохожих. Их становилось всё больше и больше, несмотря на воскресное утро, но вроде бы никто из них не ходил за мной украдкой. Видать, всё-таки нет за мной никакой слежки. Ну вот и хорошо.
Настроение сразу же чуток улучшилось. А вот физиономия Гришка наоборот — мрачнела с каждым шагом, а в глазах мелькал образ Глашки. Надо бы как-то отвлечь его.
— Эй, ты по сторонам смотри, а не в мыслях блуждай, — строго выдал я, нахмурив брови.
— Да, ваше благородие! — встрепенулся парень и действительно принялся подозрительно зыркать по сторонам. И он не отвлекался от этого дела до самой мастерской, в которой я забрал свою университетскую форму. Она была диво как хороша! Пуговички с гербами сверкали серебром, шерсть оказалась мягче пуха, а белый воротничок стоял, как сами знаете, что по утрам…
— Даже у вашего брата Василия не было такой одёжи, — протянул Гришка и добавил: — Стало быть, папенька разрешил вам учиться в Петрограде, да ещё он комнаты вам сымает в доходном доме?
— Всё немного не так. На, держи, — передал я ему форму. — Сейчас я тебе поведаю историю, коей нет печальнее на свете.
Гришка взял завёрнутую в бумагу форму и вытянул уши, готовый со всей внимательностью слушать меня. А я двинулся по малолюдной улице с покрытыми пятнами плесени фасадами особняков и стал рассказывать ему о том, что Лебедев не мой батя… Крепыш слушал меня и всё больше разевал рот. А на моменте с графом Врангелем он ещё и глаза начал таращить. У него даже ноги стали подгибаться. И, естественно, Гришка напрочь забыл о своих функциях телохранителя. Да и я полностью погрузился в рассказ, посему звон разбитого стекла стал для меня полной неожиданностью.
Я со стуком захлопнул рот на полуслове, замер посреди дороги и метнул взор к источнику звуку. На тротуаре блестела россыпь осколков стекла, а из окна второго этажа приготовился выпрыгивать всклокоченный человек в сюртуке и с наганом в руке. Он сиганул на тротуар, перекатился и, прихрамывая, побежал к карете, на козлах которой сидел мужчина в чёрном плаще с надвинутым на лицо капюшоном.
— Стоять! Стоять! — проорал из окна служивый в полицейской форме, достал наган и выстрелил в бегуна. Пуля вышибла искры из брусчатки под его ногами.
Бегущий мужик ответил своим выстрелом. Он прямо на бегу навёл ствол на окно и нажал на спусковой крючок. Пуля угодила в раму — и посыпались щепки. Служивый прикрыл глаза рукой, а затем сиганул из окна. И помимо него в поле моего зрения попали ещё полицейские. Двое бежали с противоположного конца улицы, а один выскочил из дома напротив.
Видать, бегуна караулили, но караулили как-то криво, поскольку служивые перекрыли не все пути. Один оказался свободным от них. И как раз на нём оказались мы с растерявшимся Гришкой. Причём больше никого на этом отрезке улицы не было.
А кореша бегуна оказались ребятами решительными. Распахнулась дверца кареты, и оттуда вылетела волна пламени. Она пронеслась мимо бегуна и ударила в полицейского, поднявшегося с тротуара после прыжка. Тот вспыхнул, точно промасленная бумага. Огонь принялся пожирать его форму. Вспыхнули волосы и зашипела сморщивающаяся кожа. А сам мужик завопил и, потеряв от чудовищной боли всякий разум, побежал куда глаза глядят. А глядели они вдоль домов. Вот мимо них он и ринулся, пугая своими воплями ворон, голубей и жильцов окрестных домов.
— Господи… господи, — зашептал трясущимися губами Гришка, который будто прирос ногами к брусчатке.
Бегун в это время шмыгнул в карету, после чего кучер тряхнул вожжи и пустил четвёрку коней в галоп. Они с громким ржанием рванули в нашу сторону, звеня подковами. Твою мать! Я прыгнул на тротуар, а вот крепыш остался стоять посреди дороги, тараща глаза.
— Беги, дебил! — заорал я, но Гришка лишь сжался. Кони неслись прямо на него, грозя сбить с ног и затоптать. А кучер и не думал объезжать крепыша. Наоборот — его рука скользнула под плащ, где, вероятно, скрывался револьвер. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Оружия у меня не было, так что я каким-то невероятным усилием воли задушил все эмоции, сумел впасть в транс и впопыхах создал довольно слабое проклятие. Но времени делать другое уже не было. Однако куда же швырнуть проклятие, чтобы избежать трагедии? Я выбрал ногу одной из пары передних лошадей. Магия сорвалась с моей ладони и угодила точно в колено передней лошади. Та тотчас болезненно заржала, угодив копытом в выбоину на дороге. Её колено громко хрустнуло, из-за чего животное неуклюже завалилось набок. Бегущие за ней лошади врезались в упавшую коллегу, а уже в них с треском влетела карета. Кучер не удержался на козлах и влекомый инерцией удара перелетел через коней и упал к ногам Гришки. Да ещё так неудачно упал, что его шея вывернулась под неестественным углом.
Крепыш же наконец-то ожил и метнулся на тротуар. А из перевернувшейся кареты выбрались бегун и ещё один мужик. Наверняка тот самый маг огня. По его лбу стекала кровь, а глаза сверкали, как два алых уголька. И что самое хреновое, он принял
