Телефон зазвенел снова.
— У тебя вилка выдергивается? — спросил Андрей.
— Да, вон там, за телевизором.
Андрей нашел телефонную розетку и отключил аппарат. Звонки прекратились.
Вика продолжала молча возиться у столика — нарезала хлеб, колбасу, сыр. Поставила на железный поднос чашки, сахар. Вынула из холодильника початую бутылку водки.
— Куда? — спросил Андрей, беря поднос.
— В банкетный зал.
— Что?!
— Господи, ну что тут непонятного! Неси в комнату, неси в спальню, если тебе так больше нравится. Комната-то одна! Называй как угодно! Как только увидишь кровать, считай, что пришел.
— Дошло, — кивнул он.
Китаец Чан научил его не обижаться, китаец Чан научил его не бояться задавать глупых вопросов, признаваться в незнании, в оплошности, в невежестве. И убедил, что именно в этом истинное достоинство, истинная сила духа. Не юлить, не суетиться, не уходить ни от вопросов, ни от ответов. Быть самим собой и быть искренним перед самим собой. — Маленький журнальный столик был расположен так, что присесть к нему можно было только расположившись на кровати. Единственное кресло из-за полнейшей дряхлости было выставлено на балкон.
— Прошу! — Вика приглашающе хлопнула ладошкой по кровати рядом с собой.
Андрей растерянно оглянулся в тщетной попытке найти хоть какой-нибудь стул, табуретку, подставку и, убедившись, что в комнате ничего такого нет и в помине, столкнулся с насмешливым взглядом Вики.
— Не ищи, Андрюша... Ничего нет. Только кровать.
— Да? — нескладно спросил он.
— Да, Андрюша. Кровати тебе сегодня не миновать.
— Ну, что ж... Чему быть, того не миновать, — и он сел рядом с Викой.
Андрей был гораздо тяжелее Вики и она невольно съехала в его сторону. Неожиданно остро он вдруг ощутил запах ее духов, свежий после дождя запах волос, не глядя, почувствовал, что в этот момент она улыбчиво косится в его сторону.
Пили чай, заедая сыром и колбасой.
И молчали.
Наконец Вика не выдержала.
— А знаешь, что я думаю? — спросила она.
— Знаю, — сказал Андрей.
— Что?
— Думаешь, что мне сегодня лучше остаться ночевать здесь.
— Ну, что ж... По сути правильно. Тебе просто нельзя выходить из дома. Тут уже ничего не зависит от твоей ловкости, смелости, или чего-то там еще... Просто нельзя выходить за эту дверь. Хотя ты все время думаешь, как бы все-таки уйти.
— Видишь, какие мы с тобой проницательные, — он повернулся к Вике и их лица оказались совсем рядом. Некоторое время оба в упор смотрели в глаза друг другу, но взгляд Вики оказался тверже — Андрей отвернулся к столику.
— Вот-вот, — удовлетворенно сказала она и плеснула себе в стакан глоток водки. Раскрутив водку в стакане. Вика полюбовалась па вращающуюся жидкость и выпила. Отставила стакан, повернулась к Андрею. — Поговорим?
— Давай, — сказал он, не глядя на нее.
— Скажи честно... Тебе паршиво?
— Паршиво? — удивился Андрей. — Как тебе объяснить... Паршиво может быть час, день, неделю... А когда дольше... Это уже что-то другое. Не знаю, как назвать... Сам становишься другим, когда тебе паршиво слишком долго. Меняешься, не зная в какую сторону. В это состояние входишь, привыкаешь к нему, начинаешь даже находить в нем какие-то радости, утешения...
— Ты нуждаешься в утешениях?
— Я этого не сказал.
— Ну, хорошо... Поняла. И ты вошел в это свое состояние, в состояние, когда тебе паршиво. Освоился, обжился в нем, начал даже находить в нем что-то утешительное... Подожди, не перебивай. Я могу говорить не очень точно, но, в конце концов, на прямую дорогу выйду... Дело в другом. Ты вошел. Ты уже там. В состоянии. А выходить собираешься?
— Пытался.
— Тебя там что-то держит?
— Не знаю держит ли и что именно... Но выйти пока не удается.
— Да и желания большого нет? — спросила Вика.
— В общем-то, да.
— И вот эта твоя угнетенность...
— Остановись, — Андрей положил руку Вике на колено, не заметив этого. Она осторожно скосила глаза, посмотрела на него, но колено не убрала. — Нет у меня никакой угнетенности. Нет подавленности, заторможенности или еще чего-то там... Не надо, Вика.
— А что есть?
— Дай сообразить... Мне, наверно, проще сказать, чего нет... Нет желания радоваться, гудеть в компаниях, куда-то нестись, с кем-то встречаться... Понимаешь, у меня был недавно учитель... Можно назвать его наставником... Он мне очень хорошо объяснил, что такое суета...
— И многое в жизни тебе сейчас кажется суетой?
— Да.
— Павел Николаевич рассказал мне твою историю... В общих чертах, конечно... Думаю, что понимаю тебя. Скажи... Она что, все время рядом?
— Да.
— И сейчас... Она здесь?
— Да, — кивнул Андрей со странно застывшим, напряженным лицом. — Вон в том углу стоит... Возле шторы... Держится за штору... На нас смотрит.
— Стоит и смотрит? — спросила Вика шепотом.
— Да, — кивнул Андрей, стараясь отвернуться от окна. — Стоит и смотрит.
— На тебя или на меня?
— На обоих... Попеременно. Улыбается. Вика плеснула себе в стакан еще немного водки, тут же выпила, закусила кусочком хлеба. На Андрея она изредка взглядывала с некоторой опаской. Но потом, словно отбросив сомнения, заговорила негромко, медленно, но твердо.
— Это не она, — сказала Вика. — Она здесь ни причем. Это ты повсюду таскаешь ее за собой. Это ты не отпускаешь ее от себя ни на минуту. Да, Андрюша, да. Ты заставляешь ее маяться, улыбаться тебе из-за шторы, из окна трамвая, из темноты, из света... Отпусти ее, наконец! Прояви милосердие и к ней, и к себе.
Андрей с удивлением посмотрел на Вику — он не ожидал этих слов. И был явно озадачен, не зная, что ответить. Была, все-таки была в ее словах какая-то правда, или может быть, правота. Во всяком случае, он, привыкший быть искренним перед самим собой, не торопился с ответом. Андрей не знал наверняка, годилась ли правота Вики именно для него, примет ли он ее, смирится ли с ней. Он внимательно посмотрел на нее — светлые волосы, пахнущие дождем, тонкий серый свитер, чуть хмельные глаза...
— То, что с тобой происходит, — Вика помолчала, подбирая слова, — это не верность, не доблесть... Это слабость.
— Слабость? — Андрей так резко повернулся, что с каким-то неприличным шумом скрипнула кровать. — Это слабость?
— Конечно. Ты боишься новой жизни. Но тебе от нее никуда не уйти. Она вокруг. А ты опасаешься новых привязанностей, новых знакомств... И, прости... Мне кажется, что ты еще и немного любуешься собой в этот момент, ты нравишься себе в этой печальной роли, Андрюша.
