Похороны состоялись 15 октября, в понедельник, на Чиланзарском кладбище Ташкента. Закрытый алый гроб. Плачущие родители, вдова, сын. Десятки людей, пришедших проститься с Валерой. Почетный эскорт. Прощальный салют…
На следующий день «Фрунзевец» опубликовал некролог.
«Был… Это трудно писать о человеке, которого всегда переполняла кипучая энергия, такая, казалось, неистребимая жизненная сила. Эти качества помогали ему самозабвенно трудиться, всего себя отдавая первой и теперь уже последней любви – журналистике.
Выбрав однажды газетную работу в качестве главного дела жизни, Валерий Глезденев оставался верен ей до конца.
Солдатская служба на советско-китайской границе в самое тревожное время, затем учеба во Львовском высшем военно-политическом училище, работа в военных газетах Дальневосточного, Прикарпатского военных округов, учеба в Военно-политической академии имени В.И. Ленина – вот вехи пути, который он прошел до того, как был направлен в редакцию газеты «Фрунзевец» Краснознаменного Туркестанского военного округа.
Всегда окруженный друзьями, щедрый на шутки и помощь, не знавший уныния, Валерий Васильевич заражал всех оптимизмом, и отдел в газете, который он возглавлял, являлся боевым не только по названию, но и по духу.
Жизнь Валерия Васильевича Глезденева, нашего боевого товарища и друга, оборвалась на самом взлете, как у птицы, только начавшей набирать высоту…»
Редактор представил его посмертно ко второму ордену Красной Звезды.
А последний глезденевский материал о летчике Шахове, который он, увы, не смог улучшить, дополнить, лежал в редакции. Очерк уже стоял в полосе, и была к нему приписка: «Автор этого материала, журналист из газеты Краснознаменного Туркестанского военного округа "Фрунзевец" майор Глезденев Валерий Васильевич, погиб при исполнении служебных обязанностей. Он был мужественным офицером, всегда стремился находиться там, где труднее. Награжден орденом Красной Звезды». Но материал так и не увидел свет. Гипертрофированная осторожность возобладала над долгом памяти. И последний материал, который косвенно явился причиной гибели Глезденева, так и не увидел свет.
Поэт Владимир Лещенко написал о Валере стихи. Однажды я получил от него по почте тонкую книжечку «Пока детей приносят аисты…». И на одной из страничек нашел:
Памяти Валерия Глезденева
Военного газетчика судьба,
Газетная негромкая работа…
А если и случается пальба,
То просто не расслышишь с вертолета.
Вот разве только трассу углядишь,
Качнувшуюся дымно у мотора.
Да так и не узнаешь, что летишь
Сквозь бешено крутнувшиеся горы -
Сквозь вздыбленное небо этих гор
В прожилках трасс заморского металла,
Чтоб наземь лечь, судьбе невперекор,
Песчинкой малой нашего Урала.
Песчинки нашей матери-земли,
Рязанской, вологодской или брянской,
Которые металлом отсекли,
Сработанным Техасом и Небраской.
Так это ж все солдаты как-никак,
Так это ж боевые офицеры…
Земле родной служа не абы как,
Вместить ли долг в масштабы и размеры!
Впривычку знать, коль слышится пальба:
Что вот опять теряем мы кого-то…
Негромкая газетчика судьба,
И в общем, неопасная работа. …
У меня до сих пор в ушах звучит тихий вопрос матери, Марфы Николаевны: «А может, он жив, где-то в плену? Ведь бывает, возвращаются, передают их…»
Что я мог ответить… До последнего мига, до последнего вздоха в материнском сердце будет теплиться робкая надежда, таиться тихая печальная вера: «А вдруг…»
В одном из писем Валеркины родители рассказали, что ездили в Ташкент на годовщину смерти. Были на могиле ребята из «Фрунзевца», возложили к памятнику венок, выступили с поминальными словами.
«22 февраля в нашей средней школе было торжественное собрание. Нас с женой пригласили. Школе решили присвоить имя нашего сыночка Валеры. Много говорили о нем директор школы и завуч, я сам сказал, и жена тоже. Нам, правда, очень тяжело было, еле выдержали. При школе открыли музей. Там китель сына, газетные материалы…» – писали родители.
Именем сына названа и улица, на которой в Юмьяшуре живут Глезденевы.
Многие хотят забыть Афганистан, вычеркнуть из памяти и из истории. Но пройденная дорога за спиной не исчезает. Да и вправе ли мы забывать о ней?
Он страстно любил дорогу, любил песни о ней, любил сборы в путь, когда от волнения перед неизведанным слегка щемит сердце, перед тем неизведанным, которое обязательно откроется, если смело идти навстречу ветру, если верить в себя.
Он так и погиб – в пути, не отвернувшись от ветра.
Пуля на ладони
В повести описаны реальные с обытия, происходившие в 1982 году близ города Мазари-Шариф (провинция Балх).
I
– Душманы! – раздался чей-то истошный крик.
По двери ударили, она жалобно скрипнула. В салон ворвался чернобородый человек с автоматом. Сапрыкин вскочил навстречу, но тут же повалился, получив прикладом по голове. Тихов судорожно дергал свой автомат, застрявший под сиденьем. Но было поздно. Сверкнула пламенем очередь. Бородатый ринулся в проход, вырвал у помертвевшего Тихова автомат. А двое других уже вытаскивали безжизненное тело водителя из-за руля, потом тяжело бросили его на бездыханного Сапрыкина. Бандит в пиджаке ловко прыгнул на место водителя. В автобус заскочил еще один бандит, махнул рукой. Автобус рывком тронулся, быстро набрал скорость.
Все молчали, будто одновременно поперхнулись. Старались не смотреть на душманские автоматы. На полу сотрясалось, словно еще продолжало жить, тело водителя, вишневыми пятнами зияли раны: в переносице и плече.
Шмелев с трудом отвел взгляд от мертвого тела. За окном мелькали глинобитные прямоугольники мазанок, пыльные кусты. Старцы, почтенно пожимающие друг другу руки… «Мы в плену. Душманы… Куда нас везут? Убьют… убьют…»
Сзади стонал Тихов.
Автобус мчался по каким-то грязным переулкам, глухим улочкам, скрипел тормозами на поворотах, пока наконец не заехал во двор. Группу вытолкали, быстро обыскали, забрав все, что было в карманах. Потом по темной лестнице заставили спуститься в подвал дома. Дверь захлопнулась, и они остались в полной темноте.
– Виктор, ты ранен? – Это Сапрыкин. Он уже пришел в себя.
– Да-а, в плечо, – со стоном протянул Тихов. – Надо чем-то перевязать.
– Сейчас, – отозвался Наби. Затрещала рвущаяся материя.
Никто больше не произнес ни слова. Было слышно, как тяжело дышал Тихов.
– Потерпи еще чуток…
