дом, вроде с удовольствием.
Артур впервые встречался с кем-то, как бы смешно это не было. Но он хорошо знал, что должен делать мужчина, чтобы радовать женщину рядом.
Первым делом он предложил ей уйти с работы. Зарплату он бы ей заменял своими доходами, что было вполне нормальным. В его семье женщины не имели отношения к бизнесу и деньгами, их задача была тратить, а не наживать. Поэтому он удивился получив резкий отказ и тираду о независимости современной девушки, о том, что каменный век прошел, и пора бы учитывать таланты прекрасной половины человечества. Прекрасной, но не слабой, потому что они сильные и не уступают мужчинам ни в чем.
До того их разговора Артур не догадывался, что встречается с феминисткой, потому что всегда и везде за нее платил, и она не сопротивлялась.
– Ты уверена, что хочешь работать? Я могу дать тебе больше, чем ты сама себе, – его забавный шведский акцент больше не прекращал споры, не вызывал ее хохот. Она стояла у окна на кухне и курила, о чем он тоже узнал не так давно.
– Да, уверена, – ее крики и вспышки гнева напоминали ему мать и часто казалось, что он снова ребенок и сейчас придет папа и быстро успокоит ее. – Ты, конечно, имеешь больше денег, поэтому лучше меня!
– Я не это имел ввиду, ты же знаешь…
– Я знаю, ЧТО ты имел ввиду, – она затушила недокуренную сигарету и язвительно улыбнулась. Он не понимал, зачем вообще зажигать ее, если она даже толком не затягивалась, а просто прикладывала к губам и говорила снова и снова. – Такой вопрос: а когда мы расстанемся, что я буду делать? Ты продолжишь давать мне денег или я начну искать работу и проходить тупые собеседования снова и снова, пока какая-нибудь неприятная тетка не возьмет меня на посредственную работу в стремном офисе?
– Мы не расстанемся, – он подошел в ней вплотную, но так и не дотронулся. – Слышишь меня? Мы не расстанемся. Мы узнаем друг друга, нам сложно, но мы научимся понимать. Мы не расстанемся.
В такие моменты она прижималась к нему так крепко, что он едва мог дышать. Так заканчивалась любая их ссора и он любил эти мгновения.
Дана вошла в комнату растрепанная, в его футболке с длинным рукавом и крошечных шортах, в которой он никогда не позволит ей выйти на улицу и с подносом в руках. Ее мягкая улыбка, такая ласковая и такая редкая вызывала у него бурю, ради которой он мог сделать что угодно.
– Я люблю тебя, – Артур глотнул кофе, не обращая внимания на шок, застывший на ее лице.
– Что? – она не отводила от него глаз и мечтала, чтобы ей показалось, мечтала, чтобы это было правдой.
– Я люблю тебя, – на этот раз он не отводил взгляд, потому что хотел сказать об этом вот так, в хорошее утро, когда их различия не будут стоять между ними.
Она ничего не ответила, но напряглась и остаток завтрака они провели в молчании.
К обеду мужчина лет 50-ти на вид в цилиндре и с тростью шагнул на неизвестную пока еще землю генетически родной земли. Следом за ним шел молодой человек, похожий на него так сильно, что можно было подумать, что Феликс нашел себя самого вдвое старше.
Погода испортилась в одно мгновение, теперь была настоящая метель и Феликс Дмитриевич удивился, что Нью-Йорк считают самым переменчивым городом в мире. Сам он жил в большом яблоке последние десять лет и был страшно рад своему переселению. В Париже он часто впадал в депрессию, отличался меланхолией, не проходившей даже на праздники. Потом сын уговорил его попробовать путешествия. Они вместе поехали в Америку и всю дорогу на нем не было лица, как и всегда, но как только они прибыли в Нью-Йорк все изменилось. Бешеный ритм, Манхэттен, культура и искусство. Он был поражен в самое сердце и больше не мог оторваться от этого мегаполиса.
Анна Феликсовна в штыки восприняла его желание остаться. Феликсу тогда было 16, она понимала, что переходный возраст и так сложный период в жизни человека, а тут еще и с отцом на расстоянии океана. Она обвиняла его в эгоизме, в нежелании заниматься собственным ребенком, что в детстве, что сейчас. Но сын дал свое согласие, и он остался. С тех пор мать говорила с ним редко и напряженно, позволив себе слабость только на похоронах отца.
В тот ужасный серый день она упала к нему на грудь и рыдала так долго, что ему свело мышцы дважды. Но когда они с Александрой поругались незадолго до отпевания, по какой-то глупой причине, она замолчала и не подходила ни к нему, ни к ней. Он теперь называл сестру только по полному имени и не справлялся о том, как у нее дела много лет. Феликс сам ему все рассказывал, долго и подробно. Он навещал его в Нью-Йорке раз в год на неделю и никогда не задерживался.
Его свадьба стала полной неожиданностью. Он никогда не говорил о своей личной жизни или планах. Феликс Дмитриевич не расспрашивал, не хотел быть курицей-наседкой. Единственное, что смущало его во всей этой истории – так это необходимость встречи с Александрой и ее ледяным мужем Карлом. Он вспомнил, как увидел его впервые и предупредил сестру, что тот ее раздавит.
Они любили друг друга, были счастливы и для одинокого человека их общество становилось невыносимо. Юсупов-старший за последние два десятилетия встречался с несколькими женщинами, которых бы никогда не одобрила его семья, но ничего серьезного так и не попалось. Два года назад он почти убедил себя, что влюбился в художницу, которая делала кукол из каких-то волос, но она оказалась женой владелицы галерее, в которой он и увидел ее впервые и все чувства ушли в одно мгновение.
Он приехал к сыну в Лондон, чтобы вместе улететь в Москву. Рассчитывал на долгие диалоги с обсуждением страхов семейной жизни и яркими наставлениями. Но Феликс не спешил откровенничать, а он не расспрашивал.
– Здесь красиво, – его карие глаза скользили по пейзажу большого города. – Поэтому ты здесь так задержался?
– Нет, из-за Артура. Ему нужна была моя помощь, – Феликс не посвятил отца в отношения брата, считая это личным делом фон Ниродов. – Тетя прилетела вчера вместе с дядей. Я попросил ее не нагнетать обстановку при Дженнифер, об этом же прошу тебя.
– Я никогда и не ссорился с ней, это было ее решение, – врал всем, кроме себя. Конечно же, им
