— Теперь открывай крышку гроба, — едва слышно сказал я.
Бленский судорожно сглотнул, машинально потянулся рукой к воротнику, но там пуговица была уже расстегнута, и тогда он начал нервными движениями зачесывать волосы на лысину.
— Тут дело… вот в чем, — произнес он. — Этот гроб вскрытию не подлежит.
— То есть? Что это значит?
Бленский развел руками в стороны.
— Там мало что осталось от человека. Труп обезображен… Надо щадить нервы родственников.
— А ты сам видел этот труп?
Бленский не совсем уверенно кивнул, точнее, просто склонил голову на бок.
— Я подписал заключение патологоанатомов… — начал было он, но я оборвал его.
— Бленский, я спрашиваю тебя, видел ли ты своими глазами этот труп?
— Н-н-нет, — с трудом выдавил он из себя.
Я глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Рука с пистолетом отяжелела, я уже с трудом держал «магнум», будто это была десятикилограммовая гантель.
— Значит, так, — сказал я, не скрывая угрозы в голосе. — Выбирай одно из двух: либо ты отправляешься на «Черный тюльпан» в этом ящике с дыркой в голове, либо рассказываешь все про этот гроб. Все, что тебе известно. Считаю до трех…
— Я расскажу! — охотно согласился Бленский, не сводя глаз с черного цилиндра глушителя. — Этот гроб я получил с завода, где их клепают. Пришла очередная партия гробов, а вместе с ними — этот.
— И тебе заплатили, чтобы ты отправил его в Москву?
— М-м-м… Да.
— Что в нем?
— Клянусь, я не знаю! Я его не пытался вскрыть, а окошко изнутри замазано известью.
— Ты даже не догадываешься, что там?
Бленский пожал плечами.
— Меньше знаешь, лучше спишь… Наверное, какая-нибудь контрабанда.
— А ты не боишься, что кто-нибудь проверит накладные? Откуда ты взял этого Гусева?
— Сделать липовую накладную несложно. В комендатуру аэропорта я отправляю заявку только на количество гробов, фамилии там никого не интересуют. А если меня проверит какая-нибудь комиссия из штаба миротворцев, я объясню, что Гусев погиб десять дней назад, но так как долго выясняли личность погибшего, отправляем гроб только сейчас.
— Но реально тело Гусева уже было отправлено?
— Конечно. Две недели назад. Но, повторяю, комендатура не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть, что я отправил именно его.
— А заявка? Ты ведь указываешь в ней точное количество гробов.
— В прошлый раз я указал пять, включая гроб Гусева, но если меня сейчас о нем спросят, скажу, что в тот раз отправил четыре, потому что не успел выяснить ни личности погибшего, ни адреса родственников. А у комендатуры документации никакой — я лично убедился.
— Ну ты жук! — покачал я головой. — И сколько таким образом ты уже отправил мертвых душ?
— Пять, — опустив глаза, ответил Бленский.
— И все — на одно и то же имя?
— Да.
— А как получаешь гонорар?
— Его привозит водитель грузовика вместе с гробом.
— Неужели грузовик с гробом так просто пропускают на территорию госпиталя?
— Это камээсовский грузовик. У него пропуск-«вездеход».
Я сел на крышку гроба, расстегнул куртку, подул на взмокшую грудь.
— Умница ты, Бленский, — сказал я. — Пожалуй, я не стану тебя убивать. Тебя убьют те, кто тебе платит. Не сегодня-завтра, но тебя обязательно хлопнут — на том свете вспомнишь мои слова. И правильно сделают, что хлопнут, потому что ты жадный человек и зарабатываешь деньги на погибших ребятах. А это большой грех.
22
Фельдшера Бошляева в «преисподнюю» Бленский не впустил, лишь слегка приоткрыл дверь, взял у него паяльную лампу топор, ломик и снова запер дверь на ключ.
Гроб был очень тяжелый, я едва смог приподнять одну его сторону. Бленский же со своими зеленоватыми и тонкими ручками вообще чуть не помер над ним.
— Наплодили задохликов, — вполголоса ругался я, переворачивая ящик на бок и вытаскивая гроб на цементный пол. — Не стой как столб! — крикнул я ему. — Разжигай паяльную лампу, или это ты тоже не можешь сделать?
Он встал на колени и принялся подкачивать воздух в бачок лампы. Я искоса наблюдал за ним. С гулом из форсунки вырвалось пламя. Бленский принялся его регулировать и нечаянно загасил.
— Тебе только с покойниками общаться! — покачал я головой. — Быстрее, Бленский, времени нет!
Он, конечно, не понимал, почему времени нет, он не мог знать о том, что я почти довел до дверей морга прокурора, но тот, подлая душа, сумел вывернуться и сейчас наверняка поднимает по тревоге роту спецназа, требует обыскать всю территорию госпиталя и найти особо опасного преступника.
Бленский стал обжигать тонкую полоску спайки, а я, пока металл был мягким, отрывал крышку ломиком. Мы возились с гробом минут десять или даже больше. «Преисподняя» наполнилась удушливым запахом горячего металла. От огня лампы воздух в ней нагрелся, как в парной. Я уже стащил с себя куртку, но крупные капли пота продолжали стекать по груди, падать на пол, и цементный пол вокруг гроба покрылся темными пятнами.
— Готово, — сказал Бленский, закручивая пламя.
— Тогда хватайся за крышку, — сказал я. — Чего уставился на меня? Страшно?
Мы взялись за крышку и стали ее поднимать.
Бленский кряхтел, прикусывал губу, показывай язык, словом, трудился вовсю. Крышка, наконец, оторвалась от гроба. Мы опустили ее на пол. Я выпрямился, посмотрел в гроб и едва не вскрикнул от неожиданности. Мертвец!
— Черт вас подери! — с облегчением выругался я мгновение спустя, присмотревшись внимательнее. — И тут не могут без конспирации обойтись.
В гробу лежало пухлое чучело человека, точнее, пятнистая форма — куртка и брюки, — туго набитая начинкой.
— Ну-ка, давай этого парнишку вытащим, — сказал я Бленскому, который от удивления никак не мог закрыть рот и оторвать взгляда от чучела. — И отнесем его в туалет.
— К-куда? — не понял Бленский.
— В туалет!! В сортир, черт тебя подери! — крикнул я. — Проснись, включи мозги, пока я тебе их не продырявил!
Я взялся за «ноги», Бленский — за «плечи». Чучело тянуло не меньше, чем килограммов на пятьдесят. Пятясь спиной, я вышел в коридор. Бленского заносило, ноги его подкашивались, и он принялся обтирать собой покрытые побелкой стены. Перед самым туалетом чучело выскользнуло из его рук, и к унитазу я дотащил его один.
— Чудеса, — пробормотал Бленский, глядя, как я, расстегнув несколько пуговиц на куртке, вытащил из нутра полиэтиленовый пакет с сероватым порошком, подкинул его на ладони и поднес к лицу Бленского.
