— Дело, над которым я работал последние четыре месяца, потерпело крах.
— Сожалею.
Морелли досадливо махнул рукой:
— Бывает.
— У тебя есть, чем подкрепиться?
Бровь взметнулась, и он искоса взглянул на меня.
— Что у тебя на уме?
— Еда.
— Нет. Ничего такого у меня нет.
Я прошла в кухню, поздоровалась с Рексом, восседавшем на маленькой кучке разнородных лакомств. Отдаю должное Морелли, Рекс пировал на виноградине, миниатюрном кусочке маршмэллоу, гренке из супа и орешках для пива. Я утащила маршмэллоу и съела, чтобы Рекс избежал риска выпадения клыков.
— Так что ты хочешь? — спросила я Морелли.
— Бифштекс, картофельное пюре, зеленый горошек.
— Как насчет бутерброда с арахисовым маслом?
— Это был бы второй выбор.
Я сделала два бутерброда и отнесла в гостиную.
— Что это за комки?
— Оливки.
Он заглянул внутрь бутерброда:
— Где желе?
— Желе нет.
— Думаю, мне понадобится еще одно пиво.
— Просто съешь это! — завопила я. — Я тебе кто, Бетти Крокер[29]? У меня тоже день не ахти, знаешь ли. И никто меня не спрашивает, а как я провела день!
Морелли осклабился:
— Так что там с твоим днем?
Я с размаху опустилась на диван.
— Нашла Максин. Потеряла Максин.
— Бывает, — утешил Морелли. — Найдешь снова. Ты же охотник за головами из ада.
— Боюсь, она готова дать деру.
— Нельзя ее осуждать. Поблизости околачиваются жуткие парни.
— Я спросила ее мать, в чем там дело, а она ответила, что в деньгах. Потом засмеялась.
— Ты видела ее мать?
Я выложила Морелли все детали, и он не выглядел счастливым, когда я закончила.
— Что-то нужно делать с Барнхардт.
— Есть идеи?
— Ничего, что не требовало бы выбросить полицейский значок.
Минуту мы помолчали.
— Итак, — начала я, — как хорошо ты знаешь Джойс?
Усмешка вернулась на место:
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сам знаешь, что я имею в виду.
— Ты хочешь получить полный отчет о моей сексуальной жизни до сего момента?
— Это заняло бы слишком много дней.
Морелли спустился немного ниже на стуле, вытянул ноги, сложил губы в кривую улыбку, глаза его потемнели и подернулись мечтательной дымкой.
— Я не знаю Джойс так хорошо, как знаю тебя.
Зазвонил телефон, и мы оба взяли старт. Рядом с Морелли на столике лежал беспроводной. Он поднес его к уху и изобразил губами «Твоя мать».
Я стала делать ему знаки, что меня нет, но Морелли, продолжая улыбаться, вручил мне телефон.
— Я видела сегодня Эда Крендла, — сказала матушка. — Он просил не беспокоиться, поскольку позаботится обо всем. Он сам занесет сюда формы.
Эд Крендл жил напротив через улицу от матушки и торговал страховкой. Полагаю, это значило, что кое-какая страховка у меня имелась. При обычных обстоятельствах я могла бы полезть в комод и проверить. Сейчас это было невозможно, поскольку комод и все содержимое в нем обратилось в дым.
— И звонил этот замечательный управляющий Диллон Раддик, сказал, что твоя квартира сейчас опечатана, поэтому ты не можешь в нее входить. Но на следующей неделе он собирался начать работы. И еще женщина по имени Салли хотела, чтобы ты ей позвонила.
Я поблагодарила матушку и в очередной раз отклонила приглашение на обед и предложение пожить в моей комнате. Потом закончила разговор и перезвонила Салли.
— Дерьмо, — произнес Салли. — Я просто услышал о твоей квартире. Эй, мне в самом деле жаль. Я могу что-нибудь для тебя сделать? Тебе нужно место, где перекантоваться?
Я сказала ему, что остановилась у Морелли.
— Я бы втоптал его на фиг в землю, если бы не носил каблуки, — напомнил Салли.
Когда я закончила разговор, Морелли уже взялся за пульт и переключился с Jeopardy на бейсбол. Я почувствовала себя грязной от пота, шея сзади шелушилась от солнца, а нос покраснел. Надо бы пользоваться солнцезащитным кремом.
— Я собираюсь в душ, — сообщила я Морелли. — Это был длинный день.
— А это сексуальный душ?
— Нет. Это «я-потела-весь-день-на-побережье» душ.
— Просто уточняю, — заявил Морелли.
Ванная комната, как и весь дом, была обшарпанной, но чистой. Она была меньше, чем в моей квартире, и оборудование старее. Но устроено здесь все было более чем любезно. Морелли сложил стопку полотенец на полку над унитазом. Его зубная щетка, зубная паста и бритва занимали левую сторону умывальника. Я положила свои принадлежности справа. Его и ее. Мысленно меня передернуло. Приди в себя, Стефани… это не романтическая новелла. Это результат поджога зажигательной бомбой. Над умывальником была аптечка, но я не могла заставить себя открыть дверцу. Это было похоже на подглядывание, ну и я в некотором роде боялась того, что могла там найти.
Я приняла душ, почистила зубы и уже вытирала волосы, когда в дверь постучал Морелли.
— Эдди Кунц на телефоне, — сказал Морелли. — Хочешь, чтобы он позже перезвонил?
Я закуталась в большое банное полотенце, открыла дверь и высунула голову:
— Я возьму.
Морелли подал мне телефон, а его глаза задержались на полотенце.
— Черт возьми, — прошептал он.
Я попыталась закрыть дверь, но он все еще держался за телефон. Я придерживала одной рукой полотенце, другой держалась за телефон и пыталась коленом закрыть дверь. Я видела, как потемнели и стали бархатными его глаза, словно жидкий шоколад. Я узнала этот взгляд. Я его уже прежде видела, и он никогда не сулил мне ничего хорошего.
— Как неприветливо, — произнес Морелли, взгляд его блуждал по всей длине трехдюймовой щели между косяком и дверью, от ног до верхнего края полотенца и обратно.
— Алло? — раздался голос Кунца на другом конце линии. — Стефани?
Я попыталась выдернуть телефон из руки Морелли, но Морелли оказался проворнее. Сердце в груди стало выстукивать «ка-тук, ка-тук», и я покрылась испариной в необычных местах.
— Скажи ему, что перезвонишь позже, — настаивал Морелли.
