Книга Только когда мы вдвоем - Хлоя Лиезе

терпеливым. Я научился находить кусочки времени, когда папа был моим. Я вставал раньше, чтобы посмотреть, как он бреется, и рассказать ему о моём дне. Я забирался в постель после того, как он приходил с работы поздно и принимал душ. Буквально пять минут объятий в его руках перед тем, как он начинал храпеть — это всё, что мне было нужно.

Так что теперь, как взрослый мужчина в процессе получения образования и воплощения практичного плана на жизнь, я говорю себе, что вообще не должен нуждаться в моём отце. Вот только должен и нуждаюсь.

Мне очень нужен мой папа.

Мы с моими братьями толком не общаемся, если не считать Рена, который посочувствует проблемам с женщинами, но не особо поможет. Он как слон в посудной лавке, когда дело касается дам. Раньше Эйден поддерживал меня в этом плане, но он прекрасно понимает, как будет лучше, и в последние несколько дней держится на расстоянии, видя, что весь этот бардак начался из-за того, что он подрабатывал чёртовым сводником.

Я высаживаю Уиллу у её дома и смотрю, как она медленно идёт по тротуару. Она поворачивается и устало машет мне рукой, после чего заходит внутрь и закрывает дверь за собой. Я сбит с толку, терзаюсь, волнуюсь, что ранил её чувства, ужасно боюсь, что она одурачила меня, и чувствую, как последняя эмоциональная опора подо мной рушится. Я вытаскиваю телефон и пишу папе: «У тебя сегодня есть десять минуток для твоего любимого сына, старик?»

Его ответ приходит практически немедленно. «У меня всегда есть десять минут для тебя, Рай. Принеси своему старику сэндвич и чай со льдом. Тогда поговорим, кто тут любимчик».

Глава 13. Уилла

Плейлист: Ira Wolf — Sunscreen

Какого хера только что произошло?

Глаза щиплет от слёз. Я захлопываю за собой дверь, испытывая желание быстренько нарисовать лицо Райдера и покидать в него дротики. После этого зарождается противоположное желание побежать за ним, схватить за более здоровое ухо и затащить в мою постель, где я в качестве наказания буду требовать у него один оргазм за другим.

Когда он сказал «твой мир — это не мой мир», я могла думать лишь о том, насколько сильно он ошибается. Райдер — большая часть моего мира, что одновременно хорошо и плохо. Он мой заклятый враг, мой антагонист, мой провокатор — идеальный момент, чтобы использовать словарный запас книжного магазина — но он не настолько шаблонный или радикальный, чтобы быть просто моим врагом. Он реально друг-враг. Я могу рассчитывать, что он будет впитывать все мои слова, найдёт слабое место и примется дразнить меня за это. Он заметит, когда у меня будет козявка на носу, сфоткает это, просто чтобы поприкалываться, но потом вытрет её голой рукой. Этот парень знает, что я съедаю три порции шведских фрикаделек, и заучил моё расписание тренировок, чтобы донимать меня сообщениями, когда я бегу со всех ног, опаздывая на пару.

Так что я подловила его на блефе. Мой мир не его мир? Да чушь собачья. Я села к нему на колени, приблизилась вплотную и практически взяла его на слабо, заставив поцеловать меня. Это единственный способ, которым я могла выразить все те странные, липкие, мягкие, необъяснимые-нормальными-словами чувства, что я испытываю к нему. Только так я могла заставить Райдера Стеллана Бергмана понять, насколько его мир — это и мой мир тоже.

«Вот как ты говоришь ему это — провоцируешь на поцелуи? Гениальная логика, Саттер. Предельно ясная коммуникация».

— Ой, да заткнись, — бурчу я себе под нос.

Я не могу перестать вспоминать те поцелуи. Все они выжглись на моих губах. Целовать его, получать его поцелуи, и то как он наклонил мою голову и обхватывал затылок своей грубоватой тёплой ладонью. Я до сих пор чувствую, как его язык танцевал с моим. Терпеливые, размеренные движения, указывающие на то, что высокий, зеленоглазый засранец-лесоруб, возможно, имеет за поясом пару фокусов в том, что касается секс-забав.

Не то чтобы мы собирались это делать. Неа. Люди, которые доводят друг друга до сумасшествия, которые мучают, разыгрывают и провоцируют друг друга, не хотят совместного секса. Они не хотят целоваться, пока не потеряют сознание от потери кислорода. Они не хотят обвиться друг вокруг друга, пока каждый воспламеняющийся дюйм их кожи не начнёт гореть и дымиться.

Что за игру, чёрт возьми, ведём мы с Райдером?

В одно мгновение я седлаю его спину по его джентльменскому настоянию, в следующее он подкалывает меня из-за слабости к чизбургерам. В одно мгновение мы целуемся, его руки стискивают мою талию с таким отчаянием, какого я никогда не чувствовала в мужчине, в следующее мы таращимся друг на друга так, будто один из нас вот-вот дёрнет за веревочку и откроет люк-ловушку под ногами другого.

Он играет со мной? Это всё ещё продолжается какое-то ужасное поддразнивание, которое я по глупости начала в отместку за тайное использование слухового аппарата?

Я бросаю свои вещи, переодеваюсь и жую протеиновый батончик. Уходя, я закрываю дверь с излишней силой и чуть не ломаю ключ, когда запираю замок.

«Остынь, Саттер».

Покачав головой, я стараюсь отбросить эти бессмысленные мысли. Я собираюсь навестить маму — я хочу быть сосредоточена на ней, а не на своей тривиальной студенческой драме. Пока я иду к больнице, из темнеющих облаков над головой начинается дождь. Я поднимаю лицо к небу, умоляя вымыть мой мозг начисто. Стереть все беспокойство и бред из-за какого-то мужчины, бл*дь.

Я подавляю заново подступающие слёзы от непонимания и накрываю глаза ладонью вопреки тому, что дождь капает по моим щекам. Я даже не знаю, что чувствую — понимаю лишь то, что чувствую много всего. Чем бы ни являлась эта эмоция, она подобна горячему, жалящему ощущению, которое расходится от горла к животу. Это напоминает мне о том разе, когда я сделала большой глоток обжигающего чая, и вместо того чтобы выплюнуть как нормальный человек, я сжала губы и проглотила. Вот только это жжение не проходит. Оно как живое существо, как опаляющий и всепоглощающий огонь, и я не знаю, как его потушить.

Моя дорога до больницы занимает недолго времени, и это хорошо, потому что дождь превратился в настоящий ливень. Я шагаю по коридору, вода хлюпает в моих теннисных туфлях, пока я тихо захожу в мамину палату. Я не хочу будить её, если она спит.

Её глаза скользят по строчкам книги, которую она положила