Алекс начал очень вдумчиво:
– Я думаю, ты говоришь это мне, потому что я знаю, что такое потеря. Это объединяет нас с тобой. Но, к сожалению, я не знаю ответов на твои вопросы.
– Придется их найти. Потому что я не могу понять, как тебе удалось так быстро смириться…
– Я не смирился! Я сказал, что осознал, но не смирился. И не смей такое говорить! Я скорблю и ненавижу каждую секунду без них! Будто бы это кошмар, в который я угодил по несправедливой причине. И сразу скажу, что этот ваш аппарат куда хуже даже самой жестокой реальности. Не говорю про других, лишь про себя.
– Но почему тебе хочется быть с этой скорбью?
– Потому, что она настоящая. Я не хочу забыться, я не хочу срезать углы. Пойми, все это – доказательство того, что они не просто были в моей жизни. Они и есть моя жизнь. Ты же сама родитель, должна понимать. Наличие этих мук, этих страданий – это доказательство, неопровержимое и честное, что они были, что любовь была и остается неизменно настоящей. Если бы я этого не чувствовал сейчас, то и все то прекрасное, что было, значилось бы потерянным, а то и вовсе ненастоящим. Все взаимосвязано.
На самом деле Алекс устал, ему хотелось уже не просто ускорить эти раскопки в поисках орудия, а в некотором роде подвести все к реализации странной, родившейся только что идеи.
– Если бы ты знала, что есть конкретный виновник твоего горя, тот, кто лишил тебя этого счастья, – что бы ты сделала? – Лилит удивленно смотрела на него, ее застали врасплох. – Смогла бы жить и дальше, зная, что этот человек существует в твоем мире? По глазам вижу, что нет.
Это может выглядеть странным, но им обоим казалось, что нет ни прошлого, ни будущего, а за стенами лишь пустая галактика. Атмосфера уверенно давила одиночеством и безысходностью, где остается лишь перемалывать перемалываемое, – но именно на этом странном пустыре образовалась тропинка к решению их загадки.
– Я пытался убить Холда потому, что ничего другого уже не мог. Я все еще считаю его виновным. Как будет шанс, я попытаюсь вновь. Знай это. Если отнять у меня даже попытку, то проще все закончить сейчас. Теперь я не буду против.
– Виновник моего горя – это я сама. По твоей логике, я должна была доделать… – Лилит замолчала, стыдливо отвела взгляд и, прячась от страшного воспоминания о почти свершенном наказании, уставилась на компьютеры.
– Ты не виновата. Никто в таком не виноват. А вот оставить сына без матери – это была бы трагедия и уже вина. В этом наша с тобой разница: я знаю виновника, конкретного и единственного. Да, можно было бы свалить все на тех, кто упустил ту заразу или кто ее принес, но именно Холд имел возможность повлиять конкретно на мою семью, а повлиял лишь на свою. Мы с ним одинаковые в этом вопросе – он поставил свою семью выше всех остальных, я делаю так же. Это мой способ свершить суд. Ты пойми, лично к Холду нет претензий – лишь к его поступку. Я обвиняю не грешника, а грех.
– Что если они выжили? – резко включилась в разговор Лилит, обернувшись к нему, цепляясь от безысходности за банальное. – Откуда ты знаешь, что не было эвакуации?
– Когда мы оказались на орбите, я говорил с ними…
– Но ты не знаешь наверняка! Вдруг они успели спастись или им специально запретили распространя…
– Хватит! Нам четко сказали, что на эвакуацию не было времени, а связь с Хребтом была заблокирована! Я больше не хочу слушать это! Лилит, я принял их смерть, ясно?! У меня больше нет будущего, а жить с глупой надеждой, чтобы память о них угасала… нет. Я не планировал, что будет после смерти Холда, потому что незачем. Но у тебя есть твое будущее. Будущее с твоей семьей, которая жива. Борись за него. Делай то, что должно. Раз уж это твой шанс начать все сначала, то это – мой дар тебе напоследок. Уверен, ты поступишь правильно и отплатишь верной целой. Сверши уже свой суд, поставь точку.
Стоя столбом, Лилит сверлила его раскаленным взглядом. Внутри сквозь бушующую ярость пробивались лучи странной ясности. Алекс будто бы говорил с ней, не открывая рта, подавая ту самую немыслимую, но внезапно очень притягательную идею. Он хотел, чтобы она использовала его, жестоким и, можно даже сказать, нечеловеческим способом, воспользовалась теми картами, которые судьба выдала без предупреждения. Он привел свой пример, чтобы у нее получилось спроецировать собственную трагедию на его облик. Чем больше она думает об этом, тем четче складывается общая картина, где все дальнейшие действия – это единственный верный способ начать во всех смыслах то самое новое завтра. Все четче и четче пробивается возглас: нельзя оставить якоря к прошлому, поскольку мир изменился, а значит, и грядущее нарушение закона уже не имеет такого веса. Разве будет это важно, когда уже завтра «Фелисетт» станет безопаснее? Безопаснее для ее семьи! Не говоря уже о грядущей работе по спасению человеческого вида от вымирания! Парирования искать нельзя, думает она чуть ли не вслух, все еще пристально контактируя зрительно с Алексом. Все должно закончиться и начаться здесь, а если вновь окунуться в сомнения, то выход из нового болота придется искать еще дольше, а время и так ускользает. Реализация этой негласной идеи станет новым началом, очистит ее от прежних мук, в некотором смысле переродит.
Лилит ввела ему успокоительное без предупреждения. Они больше не разговаривали словами – лишь глазами, и это, осознает она лишь потом, был один из самых интимных моментов в жизни. Плавно подступающий сон взял полную власть уже через минуту, что дало достаточно времени попрощаться. Снотворное работало, он ничего не чувствовал. А вот она была переполнена букетом самых разнообразных оттенков, дарующих через мучение истинное облегчение от срыва старых пут, сковывающих с момента потери ребенка. Все будто бы прояснилось, груз спал в бездонную яму. Она смотрит по сторонам и удивляется тому, как преобразились оттенки, как иначе подается свет, но главное – воздух стал легче, не таким затхлым и тяжелым. Алекс уже без сознания, осталось лишь подать нужный импульс – и мозг умрет, а потом и сердце, не выдержав разряда. Выполняя обещание, все сопровождается не запрограммированной иллюзией, а именно его личным сном, если такой вообще будет. Жизнь медленно покидает тело, оставляя ее одну в этой злополучной тайной комнате. И как только все кончилось для него, для нее все только началось.
Она сделал глубокий выдох, развернулась и уже смотрела на мир иными глазами. Почти что символично она отдала ему свою боль, а потом закрыла путь обратно. Это кажется ужасным, но Лилит не без помощи Алекса визуализировала на него все то, от чего мечтала избавиться, а подтверждением истинности этого утверждения служит наличие в ней неожиданной всеобъемлющей легкости. Он стал не только сосудом для того самого преследователя – сгустка всего ее горя, но и одобрил страшное деяние. Разумеется, невозможно не задать вопрос: а как же так она убила человека и не чувствует вину? Дело в том, что, как и было сказано ранее, мир изменился – и смерть Алекса кажется такой мелочью, а польза в ее перерождении преобладает надо всеми сомнениями и морально‑нравственными ценностями, порицающим отнимание драгоценной жизни. Все будто бы специально совпало так, чтобы у нее появился шанс взять на себя большую роль, чем ранее. Тут уж практически выбор из двух зол, и раз уж это был ее выбор, то она взяла пример с него – поставила свою семью выше всего на свете. А для этого нашей Лилит пришлось в некотором смысле переродиться, чему очень способствует то действие, которого ранее она страшилась. И вот все свершилось, о чем она ни капли не жалеет. Особенно зная, что вообще‑то он покушался на ее семью и в ее доме.
