что не вмешивались и наблюдали за жизнью со стороны. Дэвид не согласился. По его мнению, Дойлы крепко сдружились с Ноланами. Анджела возразила, что Фиона просто идет своей дорогой, а Джеймс следует за ней, таская бидоны с молоком, поднося покупки, оплачивая походы на автодром и что-то еще. Джерри ходит с фотоаппаратом по пляжу, а Кэролайн хвостиком трусит за ним. Много лет назад их отец Джонни Дойл, похожий на цыгана, точно так же очаровал жителей Каслбея. Дэвид заявил, что мисс О’Хара не уловила сути. Анджела готова была побиться с Пауэром об заклад, но отказалась от этой идеи, так как нехорошо отнимать деньги у несовершеннолетних.
Тем летом Томми и Нед О’Брайены перестали присылать из Англии деньги. Естественно, миссис Конуэй заметила это едва ли не раньше, чем Агнес и Том.
– Дети вам больше не помогают? – озабоченно спросила она.
– Мы сказали им оставить деньги себе, чтобы обустроиться с бо`льшим комфортом, ну и, знаете ли, пустить корни, – ответила Агнес О’Брайен с широкой улыбкой, за которой не удалось скрыть ни боль, ни тревогу.
Также тем летом Анджела каждую неделю получала по письму от Эмер. Подруга почти простила Анджелу за отказ в свои двадцать девять лет выступить в роли подружки невесты под предлогом старости. Эмер готова была закрыть глаза на проявленную бестактность: разве отказ не намекал на то, что тридцатилетняя Эмер старовата для роли невесты? Но Эмер не могла ни простить, ни стерпеть отсутствия Анджелы на свадьбе. Молодые хотели пожениться на следующую Пасху. Она и Кевин работали учителями, поэтому время было выбрано как нельзя лучше. Проблема заключалась в том, что все родственники пытались внести собственную лепту в организацию свадьбы. Мать Эмер не разговаривала с дочерью четыре недели. Две замужние сестры Эмер то и дело вламывались в дом с никому не нужными советами. Отец Эмер не раз заявлял в присутствии Кевина, что не собирается в третий раз оплачивать пышное дорогостоящее мероприятие. Отец решил, что эта шумиха его не касается, ведь Эмер перешагнула порог первой юности и свадьбу следует сыграть тихо. Семья Кевина состояла из религиозных фанатиков. Там были старые монахини, которые добивались разрешения покинуть монастырь на время церемонии, а между кузенами-священниками шла война не на жизнь, а на смерть по поводу того, кто обвенчает молодых. Эмер писала, что это похоже на цирк с тремя аренами, а за кулисами разыгрывается греческая трагедия. Анджела могла пропустить значимое событие исключительно на свой страх и риск.
Письма несколько скрашивали жизнь на фоне всего остального. Анджела обещала приехать на свадьбу во что бы то ни было. Ей приходилось напоминать себе, что подготовка к торжеству выглядела сущим бедствием в глазах Эмер. Шутливые письма подруги были проникнуты болью и унижением. Возможно, они напоминали письма самой Анджелы – ироничные рассказы о жизни в поселке с одной лошадью, зловещей Иммакулатой и ужасной миссис Конуэй, хозяйничающей на почте. Ни слова о том, каково это – оказаться запертой здесь, когда на горизонте маячит тень безумного брата, который отказался от сана, спутался с японкой и произвел на свет двоих детей.
В старосты старшего класса прочили Данна. Дэвид и Джеймс отказались бороться за эту честь, потому что их занимали романы по переписке и подготовка к экзаменам. Они объяснили это Данну в начале учебного года, чтобы у того не сложилось ложного представления о своем превосходстве. Однако Данн повел себя на редкость авторитарно. Он заявил, что приятели несут чушь: никому бы и в голову не пришло назначить Нолана или Пауэра на ответственный пост, поскольку оба они ненадежны, нечисты на руку и, как известно, поддерживают незаконные связи с противоположным полом. Нолан заявил, что Данн явно тяготеет к тому, чтобы стать гомосексуалистом. Всем известно, что тот, кто приходит в ярость и покрывается краской при мысли о незаконных или дозволенных отношениях с противоположным полом, является гомосексуалистом. Дэвид добавил, что, по его сведениям, Данна в детстве называли Дейзи. Возможно, стоит возродить это имя.
Данн вел с приятелями войну, следил за ними, тщательно изучал их письма, а если они пытались выкурить по-быстрому сигарету, их непременно ловили и составляли донос. В каком-то смысле в этом противостоянии не было ничего дурного, друзья занимались учебой, а что еще оставалось делать? Для Нолана вражда с Данном была особенно полезна, потому что отвлекала его от мыслей о неверности Фионы. Дэвид приятно удивился, узнав, что Кэролайн в своей школе тоже чувствует себя покинутой. Она ждала писем от Джерри Дойла, но их связь оборвалась. Нолан признался, что Кэролайн была на взводе, вернувшись домой в середине учебного года. Джеймс сам тогда пребывал в дурном настроении. Он позвонил Дойлам в Каслбей и побеседовал с Джерри. Когда Нолан попросил разрешения поговорить с Фионой, ему сказали, что она занимается. Где? Наверху. Не могла бы она спуститься? Нет, не во время учебного года. Ей необходимо работать. Джерри был спокоен как удав. Вдобавок ко всему этот крысеныш ни разу не вспомнил о Кэролайн. Нолан упомянул, что сестра приехала домой на каникулы, а Джерри лишь заметил, что это мило.
Несколько недель спустя Дэвид получил весточку от некоего Чарльза. В тщательно зашифрованном письме вроде бы говорилось о том, что Кэролайн сожалеет о летних перипетиях и теперь лучше разбирается в людях. Дэвид перечитал послание несколько раз. Вне всяких сомнений, речь шла о примирении. Он сочинил короткий ответ, сообщив, что в данный момент слишком занят, чтобы вступать в переписку, потому что скоро выпускные экзамены, но с нетерпением ждет встречи следующим летом. Письму предстояло проделать неблизкий путь. Пауэр подписался Дэвидом, а не Дейрдре, чтобы обеспечить Кэролайн неприятности в ее монастыре. Сестру Нолана следовало наказать за пренебрежение.
Отца Джерри и Фионы Дойл отвезли в городскую больницу и сообщили, что он не вернется. Какое-то время ходило много разговоров о том, что миссис Дойл не пошла навестить мужа, как все ожидали. Доктор Пауэр дал понять, что несчастная женщина приболела – что-то, связанное с кровяным давлением, – поэтому ей тяжело выходить из дома. Он также предположил, что бедного Джонни Дойла лучше не утруждать избытком посетителей, ведь ему трудно говорить. Джерри теперь повсюду ездил на фургоне отца, неофициально предоставляя услуги такси для всех, кто хотел отправиться в город. Медсестры утверждали, что Джерри – необычный посетитель. Его присутствие успокаивало не только отца, но и трех соседей Джонни Дойла по палате.
Огражденный со всех сторон ширмами, Джонни Дойл шипел, напрягая остатки голоса, запрещая Джерри расширять дело и уговаривая сына не слушать тех, кто называл Каслбей
