готово, над поляной раздались три громких удара бубна, сообщая о том, что начинается обряд. Поставив рядом с костром последнюю пиалу, наполненную молоком, я удалилась, затерявшись среди толпы. Не стоит лишний раз мозолить Глебу глаза. Вряд ли это настроит его на нужный лад.
В этот раз обряд единения шел не более пятнадцати минут, не считая конечно еще получаса подготовки к нему. Когда все подношения для духов были сделаны, Глеб взял в руки бубен и присоединился к Хану и еще паре ребят. Он не танцевал вокруг костра как та девушка в мой первый день пребывания в лагере. Его единение было похоже на схватку со стихией. Парень яростно бил в бубен, рваными движениями раскачиваясь из стороны в сторону, стоя на коленях и поднимая вокруг себя гулкие порывы ветра. Когда ритм бубна в руках Глеба стал вдруг стремительно нарастать, парень закричал и откинув инструмент на землю, раскинул руки в стороны. В тот-же миг порывы ветра будто бы замерли, а потом резко обрушились на Глеба, впитываясь в его грудь.
Я тихо вскрикнула, решив, что что-то пошло не так, и вскочив на ноги, рванула к парню, тело которого безжизненным мешком лежало около костра.
— Стоять! — прошипел Хан, перехвативший меня за талию на полпути к Глебу, — С ним все хорошо! Единение прошло успешно, ему просто нужно восстановить силы, — наклонившись еще ниже к моему уху, он надменно добавил, — Научись сдерживать свои эмоции — выставляешь себя посмешищем.
Я оглянулась, и увидела, что действительно взгляды всех присутствующих обращены в основном в мою сторону. Кто-то недоумевал, кто-то хихикал, а некоторые и открыто злорадствовали.
— Здесь тебе не юношеский летний лагерь, рыжая. Пойми уже это, — сказал Хаган напоследок.
Услышав эти слова, я вырвалась из его хватки, и вздернув подбородок повыше, вернулась на свое место.
Хан же подошел к костру, и даже не пытаясь привести Глеба в чувства, громко заявил:
— Обряд единения со стихией окончен. Глеб справился, и сегодня на рассвете пройдет посвящение, — народ вокруг захлопал. Похоже многие действительно были рады за парня, — Теперь ему нужно готовиться к отбытию, а вам всем вернуться в свои юрты. И напоминаю! Никто кроме Дархана и самого посвященного не имеет права присутствовать при таинстве посвящения! Это попросту опасно для вашей жизни.
Недолго покивав словам Хана, ребята начали расходиться.
Я же бросила на Глеба полный сожаления взгляд, желая подбежать и хотя бы обнять его напоследок, но столкнувшись с глазами Хана, в которых читалось предостережение, резко развернулась и ушла к себе.
Треск и шипение костра уже давным давно заглохло, а я все металась из угла в угол, не в силах найти себе место. В голове звучала лишь одна мысль — ” Так нельзя! Нужно хотя бы попытаться извиниться перед ним!!!“
Дура! Дура! Дура!
Вот как ты будешь спать спокойно, зная что разбила Глебу сердце, а может и жизнь испортила?! Предала его и даже не попыталась попросить прощения и вслух признать свои ошибки.
Так нельзя!!!
Взглянув на часы, я поняла, что до рассвета еще остается около полутора часов. Соответственно если я побегу сейчас, то наверняка успею перехватить Глеба до обряда!
Эх, ладно… Была не была!
И я пулей вылетела из юрты в сторону озера.
Незамеченной миновав лагерь, выбежала к воде, но по дороге ни Глеба ни Дархана не увидела. Видимо они уже на месте…
Решив не сдаваться, я обогнула водоем, и остановившись у ковра из костей и других останков животных, прислушалась к окружающим звукам. Со скалы отчетливо доносился голос Дархана. Значит и Глеб там… Может переждать обряд где-нибудь неподалеку, и поговорить с ним после, уже у выхода из лагеря?
Не особо задумываясь о последствиях (собственно как и всегда), я медленно прокралась за скалу, стараясь не обращать внимания на скрежет птичьих костей под ногами, и спряталась в густых кустах можжевельника, из которых мне прекрасно была видна вся скала, и то что на ней происходило.
А происходило там кое-что весьма занятное…
Дархан, поставив Глеба на краю скалы на колени, что-то бормотал, положив ладонь ему на светловолосую макушку. Костра в этот раз не было. Прервав бормотание, Дархан распахнул прикрытые веки, и я увидела, что в его глазах плещется тьма, закрывая собой и радужку и белок.
Что-то мне перестает все это нравиться…
Спустив сухую старческую ладонь с макушки на подбородок, он резким движением задрал голову Глеба вверх, и о чем-то спросил у него. Глеб ответил, и Дархан удовлетворенно улыбнулся. И от этой жуткой улыбки мне стало страшно…
Уже понимая, что здесь явно происходит что-то странное, я поднялась на ноги, намереваясь выбраться из кустов и прервать обряд, но сделав лишь один шаг, остолбенела.
Изо рта Глеба шла черная пена. И вместо того чтобы помочь парню, Дархан сделал шаг назад, и достал из голенища сапога большой изогнутый нож.
Я тут-же раскрыла рот, чтобы закричать, но от ужаса и шока из горла не вырвалось ни звука.
Я должна это прекратить! Беги, Кара! Беги!
И я побежала… Точнее попыталась это сделать.
Спустя буквально шаг, я с позором свалилась на землю, покрытую останками животных, которые тут-же впились мне в ребра и колени. Дух вышибло из груди, и понимая, что не могу пошевелиться, я с усилием вскинула голову вверх, не желая упускать из виду то что происходит на скале.
А дальше… Хорошо что я не могла закричать… Иначе в лучах сегодняшнего рассвета жизни лишились бы сразу двое обладателей чертовой золотой крови.
Секунда… И Дархан вскидывает нож над своей головой… Мгновение… И он заносит его над горлом Глеба… Миг… И он одним резким движением забирает жизнь парня…
Согнувшись в безмолвном крике полном слез, я кое как приподнялась на локтях, и закатилась под ближайшие кусты, понимая, что если сейчас не спрячусь, то стану следующей.
Не знаю сколько я так лежала, зажимая рот ладонью и глотая слезы, но спустя непродолжительное как мне показалось время, тяжелые медлительные шаги Дархана стали отдаляться от скалы.
Собравшись с духом, я высунула голову из веток, больно оцарапав ухо, и судорожно оглядевшись, поняла, что на скале теперь лежит только тело Глеба, а фигура его убийцы мелькает уже совсем неподалеку от лагеря.
Вскарабкавшись на скалу, я бросилась к парню, и упав на землю рядом с ним, попыталась приподнять его голову, и уложить к себе на колени. Глаза Глеба безжизненно смотрели в небо, а посиневшие губы со следами засохшей черной пены, были приоткрыты
