Полицейский вернул мне мою визитку и права.
— Ладно, поезжайте. Только не вздумайте набирать высоту и прыгать через заборы.
После такого напутствия мне стало легче на душе. Может, в конце концов нам всё же повезёт.
Двух мальчишек я сразу нашёл в клубе, но мне понадобилось около часа, чтобы заполучить двух остальных. Они учились в разных школах, и если одного не пришлось долго убеждать совершить прогулку в Нью-Йорк, другой, видимо, уже сейчас готовился к научной степени или, по меньше мере, играл роль первого ученика в классе и любимца учителя. Начал я с беззлобного подшучивания, а когда не помогло, стал напирать на справедливость, права человека и гражданский долг каждого. Это у них с директрисой школы имело больший успех. Не особо веря в нашу дальнейшую дружбу, я посадил его с другим парнишкой на заднее сиденье, а двух остальных рядом с собой, и мы покатили в Нью-Йорк. Теперь я следил, чтобы стрелка спидометра держалась на цифре сорок, ибо не мог рассчитывать на благосклонность прокурора Андерсона.
Без четверти одиннадцать мы были дома. Я провёл мальчишек на кухню и угостил их бутербродами, поскольку до ланча оставалось два часа. Я хотел подняться с ними на чердак и показать им оранжерею, но времени уже не оставалось. Я записал фамилию и адрес каждого. У одного из них, бледного худого паренька, обслуживавшего в гольф-клубе Мануэля Кимболла, было грязное лицо, и я отвёл его в ванную. Когда наконец появился Вулф, я уже вполне освоился с ролью вожатого бойскаутов.
В кабинете я поставил четыре стула в ряд. Вошёл шеф с букетом орхидей. Поставив цветы в вазу, он опустился в кресло и перебрал почту на столе. Разумеется, войдя, он поздоровался с мальчиками, а теперь, удобно устроившись в кресле, внимательно их разглядывал. Мальчишки смущённо ёрзали на стульях.
— Прости, Арчи, но ты плохо подготовил сцену, — заявил Вулф и, повернувшись к тому, кто сидел с краю, пареньку с рыжей копной волос и голубыми глазами, спросил: — Как вас зовут, сэр?
— Уильям А. Райли.
— Благодарю вас. Не будете ли вы любезны передвинуться вместе с вашим стулом вот сюда, поближе к стене? Вот, теперь лучше. А вас как зовут? — обратился он к следующему.
Знакомясь с ребятами и меняя их местами, он наконец рассадил их так, как ему хотелось.
— Кто из вас не поверил, что Питер Оливер Барстоу был убит иглой, выброшенной из рукоятки клюшки? Не стесняйтесь, я просто хочу познакомится с вами. Так кто же?
— Я, — сказал коренастый Майк.
— А, Майк Аллен. Ты ещё так молод, Майк, и привык, что в жизни всё идёт размеренно, изо дня в день. Тебе ещё предстоит узнать, что в ней случаются весьма странные вещи. Я хочу, господа, рассказать вам одну историю. Прошу внимательно выслушать меня, потому что мне бы хотелось, чтобы вы её поняли. Всё это произошло на самом деле. Однажды состоялась конференция психологов, их собралось не менее сотни. Психолог — это, как бы вам сказать, человек, наблюдающий и любопытствующий, как и почему ведут себя другие люди. Без ведома собравшихся было решено провести эксперимент: в зал неожиданно вбегает человек, бежит по проходу между креслами, а за ним гонится другой с пистолетом в руке. В другую дверь вбегает третий человек. Второй стреляет в первого, а третий сбивает его с ног и отнимает пистолет. Все трое убегают в разные двери. После этого поднимается один из присутствующих, успокаивает взволнованное собрание, говорит, что всё это было проделано нарочно, и просит коллег детально описать всё, что они видели. Все сделали это, их описания были прочитаны вслух и сравнены. Ни одно из них не было правильным и ни одно не походило на другие. Кто-то даже написал, что в первого стрелял третий человек. — Вулф умолк и обвёл взглядом слушавших его мальчишек. — Это всё. Я не мастер рассказывать истории, но, может быть, вы уловили смысл. Вы понимаете, для чего я рассказал вам всё это?
Они закивали.
— Значит, понимаете. Не буду оскорблять вашу сообразительность опросом. Перейдём лучше к нашей истории. Мы будем обсуждать с вами смерть Питера Оливера Барстоу, точнее, то, что произошло на поле для гольфа у первой метки и чем всё это кончилось. В час дня у нас будет ланч, а затем мы снова вернёмся сюда и продолжим разговор. На это у нас уйдёт несколько часов. Это утомит вас, но голодными вы не будете. Если кому захочется вздремнуть, он сможет себе это позволить. Я подробно излагаю вам программу, чтобы вы поняли, каким сложным и запутанным является это дело и что нас ждёт. Мистер Гудвин слышал два стереотипа ваших рассказов. Другие два, думаю, мало будут отличаться. Стереотип — это что-то устоявшееся, застывшее, не способное меняться. Я не ожидаю, что вы измените свои рассказы о том, что произошло на поле у первой метки. Я прошу лишь забыть всё, что вы рассказывали раньше, о чём спорили и что обсуждали со своими родными и друзьями, забыть о том, что уже отпечаталось в мозгу, и просто вернуться туда, где всё это случилось. Это очень важно. Я с удовольствием поехал бы с вами на место происшествия, но боюсь, что некоторые обстоятельства могут помешать этому. Вы должны воссоздать картину в своём воображении. Давайте попробуем вместе, мальчики. Вот мы стоим у первой метки, на месте первого удара. Воскресенье, полдень. Ларри Барстоу нашёл и привёл вас двоих, остальные двое — у Кимболлов, несут за ними сумки с клюшками. Поле для гольфа вам знакомо, как родной дом. Вы занимаетесь делом, к которому привыкли и которое хорошо знаете, поэтому делаете всё почти по привычке, автоматически. Через плечо у вас ремни сумок для клюшек. Вам, Майк Аллен, когда вы видите, как мистер Барстоу у первой метки делает пробный мах клюшкой номер два, не надо говорить, что следует делать. Вы подходите к нему, берёте его сумку с клюшками и передаёте ему драйвер, клюшку номер один.
Майк отрицательно помотал головой.
— Нет? А что же вы делаете? — удивился Вулф.
— Я в это время побежал за мячом.
— Ага. За тем, что он уже послал клюшкой номер два?
— Да, сэр.
— Хорошо. А что делали вы, Уильям Райли, пока Майк бегал за мячом?
— Я жевал резинку.
— И ничего более? Я хочу сказать, что это всё, чем вы тогда занимались?
— Нет, я стоял и держал сумку старого Кимболла.
Слушая, как начал свой допрос Вулф, я боялся, что своим многословием он задурит им головы так, что они просто ничего ему не скажут. Однако вышло наоборот. Практически ничего не сказав, он дал им понять, что они все вместе могут доказать, насколько они умнее сотни психологов. Длинные слова и многословие Ниро Вулфа их ничуть не смущали.
А он шёл своим путём, дюйм за дюймом приближаясь к цели, то с помощью одного мальчишки, то с помощью другого, а то и всех их вместе, говорящих хором. Он позволял им вступать в длительные споры о преимуществах той или иной марки клюшек, а сам, закрыв глаза, делал вид, что с удовольствием слушает их. Потом он расспрашивал их о сверстниках, работающих в гольф-клубе, а также о тех, кто начал уже играть до того, как Барстоу и Кимболлы вышли на поле. Время от времени кто-нибудь из парнишек заговаривал просто об игре в гольф, но Вулф тут же переводил разговор в нужное ему русло. Среди сумбура и отклонений от темы в этой беседе прослеживалась одна главная линия — Вулф не выпускал из виду ни одну из клюшек, которыми играла четвёрка Барстоу — Кимболл. Он постоянно имел точные сведения, где находились клюшки — в игре или в сумке.
