в бедро, он вскрикнул от боли и упал с лошади рядом со смертельно раненным животным.
После этого лань заговорила.
Она прокляла лучника, сказав, что тот никогда не излечит свою рану, пока не найдет «женщину, которая будет страдать из-за его любви и испытает больше боли и страданий, чем когда-либо знала любая другая женщина».
Лучник Гигемар был потрясен, хотя и не тем, что белая лань с рогами оленя заговорила. Нет, он был потрясен, услышав, что может когда-нибудь встретить женщину, которая будет так сильно его любить.
Решив не умирать, пока не отыщет ее, Гигемар отправился в путь. Он обнаружил волшебную лодку, в которой была застеленная постель (наверное, вы поступили бы так же). Пока он спал, лодка сама подняла паруса и привезла его в уединенную башню, стены которой были покрыты фресками. Здесь были классические сюжеты с отсылками к античному поэту Овидию. В этой расписной башне жила молодая женщина, которую запер ее жестокий старый муж.
Обнаружив раненого Гигемара, эта женщина сжалилась над ним и вылечила его. Конечно, они влюбились друг в друга почти сразу, и он наконец «получил облегчение» от «раны в бедре», когда они признались друг другу в этой любви и занялись «тем последним, чем другие привыкли наслаждаться». (Сексом, если вы вдруг не поняли.)
Гигемар прятался в башне от мужа своей возлюбленной полтора года. Но когда супруг наконец узнал про измену, Гигемару пришлось вернуться на волшебную лодку и отправиться в море. На прощание возлюбленная завязала узел на подоле его рубахи, а он застегнул пояс вокруг ее чресел. Они дали клятву хранить друг другу верность и любить только тех, кто сможет развязать узел или расстегнуть пояс.
Разлученные, они тосковали друг по другу, и однажды лодка вновь волшебным образом появилась у башни. Женщина осмелилась бежать, но, едва сойдя на берег, попала в руки другому рыцарю, который потребовал ее любви. Она показала ему пояс, и он не смог его расстегнуть. Рыцарь решил заключить ее в тюрьму и долго держал взаперти. Однажды он созвал турнир, на который случайно (но очень кстати) явился Гигемар. Пленница мгновенно узнала Гигемара и развязала узел на его рубахе. Сам Гигемар соображал чуть медленнее и не сразу понял, кто перед ним, но потом увидел пояс и расстегнул его, и все встало на свои места. Возлюбленные вновь обрели друг друга и попросили рыцаря освободить пленницу, но он, конечно, отказал. Тогда Гигемар осадил замок и убил всех, кто был внутри. А затем влюбленные ускакали в закат.
В этой истории конца XII века изображен мир, в котором есть волшебные лодки, доблестные рыцари, коварные враги и девы в беде — и все это возникает благодаря ослепительной белизне лесного животного-гермафродита. Эта одновременно и странная, и знакомая нам история. В конечном счете, это история об эросе — романтической любви, связанной со страстью и сексом. Действительно, средневековые люди занимались сексом, любили его, много думали о нем и, возможно, даже больше писали, не переставая при этом считать себя истинными христианами. Но все же эрос, который сблизил эту пару, и римский поэт Овидий, который вдохновлял влюбленных образами на стенах, столкнулись с обществом, которое пыталось их разлучить. В этой истории переплелись случайная встреча, брак без любви, разница в возрасте, ревнивые поклонники и опасности войны.
На первый взгляд кажется, что рыцарь спасает девушку. В конце концов, история названа в его честь. Но видимость порой обманчива. Возможно, это история не о «нем» и даже не о «них», а о «ней». Вместо простого бегства от реальности поэт показывает, какой властью на самом деле обладали женщины той эпохи. Гигемар и читатель в ужасе от того, что мужчина так обращается со своей женой — это кажется необычным и оскорбительным. Если присмотреться повнимательнее, вы увидите, что женщина, сначала запертая в башне, а затем в замке, сохраняет свободу воли, способность действовать и влиять на события. Она исцеляет Гигемара. Она решает любить его. Она сбегает от своего мужа. Она сопротивляется домогательствам похитителя. Она узнает своего возлюбленного и в конечном счете остается с ним до конца. Но при этом у нее нет даже имени!
В истории Гигемара есть все составляющие того, что когда-то назвали «Возрождением XII века». Нет никаких сомнений в том, что XII век — знаковое столетие в истории Европы. Это был период урбанизации, быстрого экономического развития и роста населения, централизации монархов, бума художественного и литературного творчества. Это эпоха романов и эпоса, зарождения университетов, ярмарок, которые станут регулярными рынками, а затем — процветающими городами. Но называть этот период возрождением все-таки неуместно.
Выражение «Возрождение XII века» чаще всего связывается с одноименной книгой Чарльза Хомера Хаскинса, которая вышла в 1927 году и все еще продолжает влиять на умы исследователей средневекового мира. Мы все еще воспринимаем прошлое как движение времени, в котором есть пики и спады, как своего рода американские горки, которые неизбежно ведут нас к новому возрождению, новому «ренессансу». Каролингское «возрождение» выводит нас из последствий «падения» Рима, в то время как «ренессанс» XII века освобождает от нападений викингов. Справедливости ради отметим, что Хаскинс, как и многие другие ученые в конце XIX и начале XX веков, выступал против идеи европейского Средневековья как периода застоя и упадка. Согласно этому устаревшему подходу, цивилизация восстановилась в Италии только в XIV и XV веках — в период большого «Ренессанса».
Хаскинс утверждал, что Европа XII века стала свидетелем расцвета литературной жизни, бурного развития школ и централизации государств. Действительно, это было время крестовых походов, императоров и пап, философии и ученых трактатов. XII век ознаменовался зарождением схоластической философии и новым витком изучения Аристотеля. В этот период мир узнал мистическую теологию и неистовую религиозность Бернарда Клервоского. Английские короли, например Генрих II (1154–1189) и Ричард Львиное Сердце (1189–1199), расширили свою практическую власть и притязания на могущество, опираясь на мифы о легендарных предшественниках — таких как Артур.
Но тут есть две проблемы. Во-первых, Хаскинс (и вслед за ним мы, уже в XXI веке) оказался в ловушке определенной политической модели. «Возрождение» характерно для стабильных централизованных государств: в IX веке они существовали потому, что была империя, в XII — поскольку имелись централизованные королевства, которым предстояло стать национальными государствами современного типа, а в XIV — потому что итальянские города процветали под мудрым правлением. Но прошлое — это нечто большее, чем просто выдающиеся белые люди, совершающие выдающиеся поступки. Историк Джоан Келли, размышляя о XIV и XV веках, поставила такой вопрос: «А коснулось ли возрождение женщин?» — и в итоге ответила на
