скрыть даже под длинным, свободным платьем. Да и глаза у нее было два!
Если бы ее увидел первым тот же Вася, то восторженный свист был бы слышен даже в столь далекой Москве девятнадцатого века. Но Заурбек, как черкес, естественно, реагировал несколько иначе. В смысле совсем не так, как могло бы ожидаться. Он выхватил кинжал, вновь посадил стальную птицу себе на плечо и грозно сверкнул глазами:
– Я никому не позволю ее тронуть даже пальцем!
Два щелчка взведенных курков были вполне красноречивым ответом, но тут же у ног студента-историка возник черный пес:
– Прафильно сказал, красифо сказал! Поддержифаю кунака! Фася, друг, ты с нами?
Старый пластун положил руку на плечо внучке. Та раздраженно притопнула сапожком, но опустила пистолеты. В конце концов, главное, это мальчик…
…Верховная не знала, с чего начать, поэтому первый раз в жизни чувствовала себя полной дурой. Судите сами, она столько усилий приложила к новому проекту, построила ловушки, которые нельзя обойти, и поставила капканы, из которых нельзя вырваться, подкупила на корню местный криминал, но…
Возможно, именно в этом была ее фатальная ошибка, никогда не стоит опускаться до переговоров с представителями низших рас. Да еще и не с самыми лучшими представителями, если уж совсем честно. И пусть ответственность за срыв можно возложить на любую из низших, но Госпожа отлично знала – приказ отдан ею и это ее личный просчет.
Абреки отлично справились с похищением ребенка, усталые солдаты на часах не проявили должной бдительности, за что и были наказаны. Ну, все поняли, о чем речь. Кавказский кинжал точится острее бритвы, а вспоротое горло не издает громких звуков. Три трупа остались там, где можно было обойтись вообще без кровопролития, но мужчины они такие мужчины…
– Тем не менее мальчика они взяли и сумели успешно запаковать в мешок и вывезти за территорию части. Почему потом все пошло наперекосяк?
Просто потому, что в первоначальной идее задания было четко указано, что после вывоза в лес глупый самец младшего возраста должен быть умерщвлен, то есть лишен жизни, любым приемлемым способом. Они были обязаны ТУПО его убить!
Но эти ребята решили, что продать мальчишку на невольничьем рынке будет выгоднее. Кому? Да никому, потому что у разбойников его отбили эти несносные четверо, а у них украла какая-то странная женщина неопределенного возраста, с малоприятными склонностями к каннибализму.
И пусть бы так! Все можно простить. Но на нее в свою очередь опять-таки наехали те самые бывшие линейцы, а потом связь пропала от слова вообще!
– Почему в определенной точке их стало невозможно отследить?
Верховная поймала себя на том, что начинает кусать губы. Это было неправильно, нелогично и негигиенично во всех смыслах. Собственно, именно поэтому и бесило.
Исходя из общепринятых правил этики, Госпожа (как бы она себя ни называла на данный момент) по самому своему статусу считалась непогрешимой. К ней нельзя было предъявлять претензий, ибо эти самые претензии карались, м-м…
– Нет, ну одну «зайку» в любом случае придется наказать. Это вопрос дисциплины.
Пусть. Ничего такого уж. Но суть заключена в том, что очередное наказание любой членки экипажа все равно не решало проблем. А они, увы, были.
Увы и ах…
…Татьяна нашла мальчика почти сразу же. Сакля ведьмы только издалека казалась большой, а по факту там не было и трех комнат. Всего две – одна большая, включающая в себя спальню и умывальные принадлежности, вторая кухню и парадную залу, и в разы меньшее помещение, склад или кладовая, где и найден похищенный мальчик с мешком на голове, связанный по рукам и ногам. Но живой, живой… а все остальное не важно!
Когда общие страсти, восторги, слезы, эмоции хоть как-то поулеглись, новоспасенный мальчишка обозрел счастливые лица своих избавителей и, подхватив кусочек древесного угля из ведьминского очага, русскими буквами написал на каменном полу: «Господа, а вы кто?»
– Мы дебилы, – после секундного размышления откровенно признал Барлога. – Заур, представляешь, парнишка не мог говорить, но оказывается, зато он писать может? – после чего обернулся к напряженному князю, обжигая пальцы взял похожий уголек и вывел: «Шикардос!»
В ответ был нарисован вопросительный знак.
– Василий, вы в своем репертуаре, – простонал первокурсник, в свою очередь выводя на камне «Мы линейцы», потом тут же затер ладонью и исправил: «Конвойцы!»
Мальчик выдавил вежливую, недоуменную улыбку. Дед Ерошка задумчиво хмыкнул в усы, почесал бороду и предложил:
– А спросите-кось его, сам-то он кто?
«Вы сами кто?»
Ответа не последовало. То есть мальчишка, конечно, все прочел и даже взял было уголек в руки, но вот только завис, словно робот, даже не зная с какой буквы начать. Ребята переглянулись.
«Князь? Михаил Николаевич? Романов?» – попробовал подсказать калужанин, но не добился ровно ничего.
«А тогда кто?» – дописал Заур.
Реакция та же. В смысле нулевая.
Ребенок явно пытался что-то вспомнить, но не мог. У него даже слезы на глазах показались, и строгая Татьяна забрала паренька под свою защиту. Лишних слов не говорила, кулаками не размахивала, но посмотрела так, что у обоих гостей из будущего резко пропало желание задавать лишние вопросы.
Старик меж тем быстро осмотрел помещение, заглянул во все углы, проверил очаг, приметил большущий сундук в спальне, дважды подходил к окну, даже крышку котла приподнял, принюхался, поморщился и прицокнул языком:
– А что ж, татарин, смотрю, у красавицы твоей вода-то под суп кипит, да перец, рис, соль, картохи немного, так поди хозяйка харчо варить собралася?
– На Кавказе все харчо варят, в чем проблема? – нервно дернулся Заур.
– В том, что его без мяса не варят, – откликнулась казачка, многозначительно кивнув на прильнувшего к ней мальчика.
– И то правда, внученька, ни баранины, ни дичины какой в доме нет.
Первокурсник закусил нижнюю губу, но Барлога неожиданно встал на его сторону. Дескать, в Москве на Великий пост чего только без мяса не готовят – и харчо, и котлеты, и пельмени, и хинкали, и даже шашлык из шампиньонов. Так что не аргумент, улика косвенная, ничего не доказывает. Признавать за такой красавицей людоедские наклонности было как-то… неудобно, что ли…
Все наши герои не сразу отметили, что в доме ведьмы к ним вернулся нормальный облик, и наркоманствующими клоунами уже никто не выглядел. У Татьяны вновь стали нормальные брови, папаха Заура уменьшилась, а галунная шашка на портупее подпоручика перестала изображать длинное весло с венецианской гондолы.
Совершенно счастливый пес Ахметка вертел хвостом, поворачиваясь носом туда-сюда, всем улыбаясь, но ни во что не вмешиваясь. Ну почти, или вернее, ровно
