сдержан в проявлении чувств, скуп в характеристиках, которые дает окружающим, а манеры говорят о хорошем воспитании. Запомнилась его реакция на победные бравурные марши, когда конец войны был предрешен. Ни раздражения, ни окрика, просто просьба с ироничной улыбкой: «Да выключите вы это, наконец!» Если соотнести эти впечатления с реальными фактами биографии Шелленберга, веришь, что именно такой человек мог со вкусом собирать коллекцию живописи эпохи Возрождения из итальянских музеев. Называя вещи своими словами, грабил элегантно. Глупый и тупой вряд ли сумел бы так безошибочно ловко выйти из всех передряг в конце войны, как это сделал реальный Шелленберг: и тюремный срок себе сократил, и умер, безбедно проживая в Италии и Швейцарии.
В содружестве с режиссером Никитой Михалковым актер сыграл две первоклассные роли. Одна — небольшая, но важная в смысловом контексте фильма «Неоконченная пьеса для механического пианино». Вторая — главная, Илья Ильич Обломов в фильме «Несколько дней из жизни Обломова». Трех актеров в «Неоконченной пьесе» режиссер утвердил без предварительных проб. Помимо Александра Калягина это были Юрий Богатырев и Олег Табаков, исполнители ролей Сержа и Щербука. В сценарии роли изначально прописывались именно для них. Выйдя на большой экран, лента была восторженно принята зрителями, особенно советской интеллигенцией, которая признала фильм «картиной про нас». У Табакова в фильме одна сцена в событии — «гости съезжались на дачу». В усадьбе генеральской вдовы Анны Петровны Войницевой собирается весь уездный «бомонд». В числе приглашенных гостей — сосед-помещик Павел Петрович Щербук, пузатый, громогласный господин, который прибыл на встречу вместе с двумя перестарками-дочерьми и востроносеньким племянником Петечкой.
Приветствия, чрезмерная, преувеличенная радость при встрече и уже вполне отчетливо звучащие фальшивые нотки. Щербук, смешной и отвратительный одновременно, начнет встречу трубным рыком, безобразным ором, призывая бороться с нашествием «чумазых» «кухаркиных детей», а потом изобразит брачный крик марала на лесной поляне. Но запомнился персонаж даже не умопомрачительным криком, а рожей, которую он корчит, увидев музицирующего мужика. В один жест, одну позу актер заключит целый кусок не только собственной жизни, но и всей русской истории. Этот жест и поза столь рельефны и обведены поверх рисунка еще пером с нажимом, что будто впечатываются в память зрителя. Смешно? Вначале — да. Спустя секунду-другую — страшно. Это чеховский герой, но Чехов здесь трезвый, грустный, неутешительный. «Не надо бояться быть глупым, смешным, нелепым, а подчас и страшным. Человек так устроен, что в нем масса интересного чаще всего остается за кругом нашего внимания», — подтверждал Олег Табаков.
У Никиты Михалкова дар собирать многие таланты в одну команду, он умеет — по крайней мере в те годы умел — дарить актеру необходимое ощущение: ты единственный в своем роде на нашей прекрасной планете. Может быть, это и есть главное в работе режиссера с актером: на всех этапах освободить открывающееся в его душе свободное пространство. Убедить: ты все можешь, у тебя необыкновенные богатые качества, ты просто пока их не осознал или не успел обнаружить в себе и использовать по назначению. И как же в такие минуты актер благодарно откликается! Мало кто из участников фильма «Несколько дней из жизни Обломова» воспринимал поиски режиссера с такой отзывчивостью, как был переполнен раздумьями о своем герое Табаков. Его актерский дневник тех дней — лучшее тому свидетельство.
«Первый день съемок.
С утра разводили сцену у беседки дальней, а вечером снимали план беседки, в которой находятся Ольга и молодые князья. Настроение муторное и тревожное, может быть, впервые за несколько лет.
Понятно, наверное, почему, но даже если все кончится не так благополучно, все равно быть вместе — большая радость, пройти по этим ступеням, попытаться заглянуть в этот диковинный национальный характер, именуемый Обломовым. В этом поступательном движении есть радость. Некоторой надеждой служит то, что из моих 5–6 стоящих актерских работ одна уже была связана с Гончаровым, так что остается пожелать себе ни пуха ни пера, в добрый путь!
8 июля 1978 год.
Выехали довольно рано на дальнюю беседку, загримировались. Погода была благожелательна, и непосредственно перед тем, как должен пойти дождь, решили смену отменить. Вечером репетиция с Леной. Потихоньку-полегоньку вспоминаем то, что было, настраиваемся. Это достаточно трудно. Мне кажется, что Никита очень наваливается на Ленку, она внутренне скукоживается. Надо, чтобы больше внимания он уделял Лене. Просто одно из свойств актера, он не должен быть в одиночестве. Никита не только мне делает замечания, но и всем, не только у меня проблемы, но и у всех. Вряд ли от этого работа будет идти легче. Вечером совсем поздно беседовали с Никитой о внутреннем настрое, внутреннем покое, о нравственной системе координат, о присущих Илье Ильичу благородстве, искренности внутренней… Но разговоры разговорами, и обо всем этом мы уже говорили не раз. До той поры, пока не будут готовы хотя бы две-три сцены, вот это такое тревожное душевное состояние останется. До тех пор, пока не увидишь какие-то конкретные результаты работы своей. По сути дела, Обломов — это не роль, это способ существования, которым человек оплачивает свою жизнь. То есть это почти невозможно сыграть, но это уже предмет ремесла, а прожить это невозможно — это надо вынимать из себя. Изобразить это невозможно, это надо делать из себя.
9 июля.
Собрались выехать очень рано, но пошел дождь, и смену решили отменить, вообще не выезжать на съемку. Но не прошло и часа какого-то, как солнце стало жарить с удвоенной силой, а людей собрать уже было невозможно, поскольку был объявлен выходной день. Да к тому же мне надо вечером уезжать на спектакль. В 11 часов встретились с Никитой, репетировали сцену с Ольгой и с девочкой — исполнительницей роли горничной Кати. Понемногу-полегоньку просыпаемся и не только вспоминаем старое, а обретаем маленькими очень, может быть, кусочками какие-то такие счастливые секунды рождения, хотя, действительно, пока что очень много приблизительного. Да и тревога прежняя.
10 июля.
По сути, сегодня первый серьезный и большой съемочный день. Сняли почти всю сцену Ольги, Обломова, тетки и барона. Осталось только несколько наплывов с самого начала сцены. Ощущение неплохое, но есть ряд упущенных возможностей. Мне кажется, мы с Никитой еще не очень ясно понимаем друг друга, поэтому один из поворотов в сцене, которую просто надо было выразить пластически: уронить ли шляпу — то есть врасплох застали — даже если это внутри было правильно прожито, получился недостаточно внятным. Надо нам научиться говорить точнее. Но ощущение неплохое. Что будет на экране? Очень беспокоюсь за внешность, в частности, свою какую-то прилизанность, сверху кок — увидим, как это будет выглядеть.
