Услышав мои слова, Чернов замирает на месте, и какое-то время просто стоит ко мне спиной, но я даже издалека вижу, как под рубашкой перекатываются его напряжённые мышцы.
— Повтори, — цедит, медленно разворачиваясь в мою сторону и вперивает в меня жёсткий, ледяной взгляд.
— Я сказала, что мне плевать, что вы меня не принимаете, — повторяю по слогам, с трудом сглатывая подступающие к горлу слёзы. — На протяжении всего этого времени, что я вас знаю, вы бесконечно твердите, что я вам не дочь, не племянница, и вообще не родня! Я это сотни раз уже слышала! А сегодня вы даже на свою любимую Стрельникову из-за этого разозлились! Потому что она видите ли посмела назвать вас моим опекуном. Я не такая дура, чтобы не понять, из-за чего вы психанули! Так вот, мне всё равно! Всё равно, что вы не хотите меня принять! Для меня это ничего не значит, слышите?! Я не знаю, может быть, вы из тех людей, которым никто не нужен. Может быть, вы меня забрали из больницы просто из жалости, или из уважения к отцу. Мне плевать! У меня кроме вас никого нет и, похоже уже не будет. Мои родители мертвы! Остались только вы! И чтобы вы там ни говорили, как бы ни открещивались, для меня вы всё равно семья. Я так считаю. И мне плевать, что вы думаете по этому поводу! Мне даже плевать, что вы совсем меня не любите.
На последних словах я не выдерживаю, и слезы начинают градом хлестать из моих глаз, а тело непроизвольно трястись, как при лихорадке. И прижавшись спиной к стене, я обхватываю себя руками. Потому что никто другой меня не обнимет. У меня есть только я.
Горячая влага затуманивает взгляд, искажая картинку, и поэтому я вздрагиваю, когда чувствую на своих плечах жёсткую хватку. Поднимаю глаза и встречаюсь с бешеным взглядом Чернова.
Мужчина дышит так тяжело, что жар его дыхания опаляет моё лицо, а грудная клетка раскачивается с такой силой, что кажется пуговицы на его рубашке вот-вот разлетятся в разные стороны.
— Ты моя семья, — орёт, резко встряхнув меня за плечи. — Я для этого не должен быть тебе ни отцом, ни ёбаным дядюшкой. И да, Лера, ты действительно дура, если не видишь очевидных вещей! Срать я хотел на жалость, чувство долга и всю прочую херню, которую ты сейчас мне навязываешь! Я забрал тебя не поэтому, и уж точно отношусь к тебе не как опекун к подопечной! Ты — не ребёнок, Лера. Для меня, нет!
— А кто я для вас? — спрашиваю дрожащим голосом.
Цепляюсь пальцами в Костины предплечья, мну рубашку на его руках. Чувствую, как сердце поднимается к самому горлу и остервенелыми ударами пробивает гортань. Вглядываюсь в глаза мужчины напротив, голубые с зелёными вкраплениями, и кажется даже забываю как дышать, потому что то и дело сбиваюсь с ритма и задыхаюсь.
В этот же момент Чернов подхватывает меня за талию и, резко развернув, усаживает на широкий стол в гостиной. Тот самый, за которым мы ужинали в мой первый день пребывания в его доме.
Вскрикиваю от неожиданности, когда он обхватывает меня за затылок и впивается в губы жёстким поцелуем. Без прелюдий проталкивает в меня язык, проходится по нёбу, прикусывает нижнюю губу. Я рвано выдыхаю ему в рот, и наши учащенные дыхания смешиваются. И в этот момент я почему-то не боюсь, не хочу оттолкнуть его, чтобы он прекратил. Потому что всё что происходит сейчас кажется настолько правильным, как будто мы и есть одно целое, которое просто было разорвано, а теперь, воссоединяясь, регенерирует.
— Так, по-твоему ведёт себя дядя, Лера? — хрипит мне в рот, не прекращая целовать. Проходится языком по зубам, сминает губы, прикусывает подбородок и, задрав мою голову вверх, прижимается к лихорадочно бьющейся на горле венке. Втягивает в себя тонкую кожу с такой силой, что на ней абсолютно точно останутся следы. — Если бы я считал себя твоим опекуном, стал бы я тебя целовать, Лера? Стал бы я раздевать тебя в душе? Я, блять, чуть не кончил, когда почувствовал, как ты течёшь.
Его слова, грубые и пошлые, вызывают во мне целую бурю эмоций, от дикого стыда, до практически нестерпимого желания. Я чувствую, что всё моё тело горит, а в промежности болезненно тянет. Губы болят от жёстких поцелуев Чернова.
В какой-то момент мне начинает недоставать дыхания, и я хочу немного отстраниться, чтобы глотнуть воздух, но Костя сильнее обхватывает меня за затылок и прижимает к себе. Сминает мои губы, лижет, втягивает в себя нижнюю, так, что мне даже становится больно. У меня кружится голова, и пространство вокруг плывёт, но я сама цепляюсь руками за его плечи, впиваюсь в них ногтями, царапаю каменные мускулы.
Мужчина рывком раздвигает мои колени, прижимаясь ко мне всем телом, и даже через колготки и его брюки я чувствую, как мне в промежность упирается твёрдый член. Вздрагиваю, когда Чернов обхватывает края блузки и рывком разрывает её на мне, так, что пуговицы разлетаются в разные стороны.
Резко дёргает бюстгальтер вниз. Кружевная ткань обжигает кожу, и я начинаю стонать, когда, опустив голову, Костя обхватывает губами мой сосок. Втягивает его в себя, прикусывает и тут же зализывает.
Набухший клитор болезненно пульсирует, и я чувствую, что моё бельё в один момент пропитывается влагой. Ощущения, которые я сейчас испытываю, невыносимы, и я даже не замечаю, как начинаю ёрзать на жёсткой деревянной поверхности, пытаясь хоть как-то облегчить ноющую боль между ног.
Обхватываю мужчину за голову, вплетаю пальцы в его волосы и тяну на себя в тот момент, когда он снова прикусывает мой набухший сосок.
Я практически выпадаю из этой реальности, когда тишину гостиной оглушает резкий звук мобильного телефона, и, оторвавшись от моей груди, Костя тянется к карману брюк.
— Чёрт, — грубо выругивается и, тяжело дыша, отходит от меня, нажимая на кнопку снятия вызова. — Слушаю. Сейчас? Это срочно?
Всё ещё задыхаясь и чувствуя сильное головокружение, наблюдаю за хмурящимся лицом мужчины. И в этот момент ощущение неловкости, которое куда-то испарилось, когда Чернов трогал меня и целовал, снова наваливается с новой силой.
Потому что я сижу на столе с раздвинутыми ногами, разорванной блузкой и обнажённой, ещё влажной от поцелуев грудью.
На столе взрослого мужчины. Друга моего покойного отца.
И в тот момент, когда в груди у меня по капле начинает разгораться паника, Костя подходит ко мне, хватает за края блузки и рывком запахивает её на моей груди.
— Я должен уйти, Лера, — хмурится, застёгивая те пуговицы, которым удалось уцелеть после того, как он разорвал на мне одежду.
— Чт…то, — выдавливаю, непонимающе смотря на мужчину. — Сейчас? А… когда вы… вернётесь?
Брови Чернова взмывают вверх, и на его лице проскальзывает тень удивления в тот момент, когда я снова называю его на «вы», но он никак это не комментирует.
— Я не знаю, Лера. Скорее всего уже ночью. На участке дежурит охрана, так что ничего не бойся. Не жди меня. Поешь и ложись спать. Завтра с утра съездим, купим тебе платье к вечеру.
Обхватив за лицо, мужчина быстро целует меня в губы и, прежде, чем я успеваю что-то ответить, хватает с журнального столика ключи от машины и выходит из дома.
