Тима резко зазвонил, и, когда Тим снял трубку, он услышал далекий голос:
— Это говорят из Гамбурга! Кто у телефона? Барон?
На мгновение у Тима отнялся язык. Потом он крикнул:
— Это вы, господин Рикерт? Это я, Тим!
Далекий голос стал теперь немного громче и отчетливее:
— Да, это я! Боже, мальчик, как нам повезло! Крешимир и Джонни были у меня. Крешимир знает…
Но Тим не дал договорить господину Рикерту. Он перебил его, крикнув:
— Передайте привет Джонни, господин Рикерт! И Крешимиру! И вашей маме! И подумайте, пожалуйста…
Из-за плеча Тима к телефону протянулась рука и нажала на рычаг. Разговор был прерван. Тим обернулся, побледнев от испуга. За его спиной стоял барон. От радости и волнения Тим не услышал, как он вошел.
— Вам придется забыть своих старых знакомых, господин Талер, — сказал Треч. — Скоро вы получите в наследство королевство, в котором управляют числа, а не чувства.
Тим хотел было сказать: «Я приму это к сведению, барон», как говорил теперь часто. Но на этот раз он был не в состоянии овладеть собой. Сгорбившись у телефонного столика, он уронил голову на руки и заплакал. Словно издалека, он услышал, как кто-то сказал:
— Оставьте меня наедине с мальчиком, барон!
Раздались шаги, хлопнула дверь. И наконец все стихло. Слышны были только рыдания Тима.
Старый Селек Бай бесшумно расхаживал по комнате. Потом он сел у окна и дал мальчику выплакаться.
Прошло много времени, прежде чем он сказал:
— Мне кажется, молодой человек, что вы слишком мягки для столь жестокого наследства.
Тим всхлипнул еще разок, потом вытер слезы белоснежным платочком, торчавшим из верхнего кармана его куртки, и ответил:
— Не хочу я никакого наследства, Селек Бай!
— Чего же ты тогда хочешь, малыш?
Тиму стало так хорошо оттого, что кто-то снова обратился к нему на «ты». Ему очень хотелось рассказать Селек Баю о проданном смехе. Но тогда он потеряет свой смех навсегда. И Тим промолчал.
— Ну ладно, — пробормотал старик. — У барона немало тайн, и одна из них — ты. Кажется, это страшная тайна.
Тим кивнул и опять ничего не ответил. Тогда Селек Бай переменил тему и рассказал мальчику, как он стал одним из заправил в этом богатом акционерном обществе.
— Им нужен был влиятельный человек для их коммерческих дел в Азии. Если бы взяли мусульманина, это вызвало бы недовольство в странах, где поклоняются Будде; а если бы выбрали кого-нибудь из буддистов, обиделись бы мусульмане. Поэтому и остановились на мне. Нас, солнцепоклонников, хоть и считают чудными, но уважают за великодушие. Из-за меня барон и купил себе этот замок.
— Но ведь многие дела их концерна вам совсем не по вкусу, — сказал Тим. — Почему же вы тогда в него вступили?
— Я пошел на это с условием, что мне дадут акции с решающим голосом. И, представь себе, они согласились, малыш! Я принимаю участие в решении всех вопросов, и иногда мне удается кое-что изменить, правда не так уж много. А кроме того… — Селек Бай хитро улыбнулся, хихикнул и продолжал уже шепотом: — Кроме того, все те миллионы, которые приходятся на мою долю благодаря прибылям акционерного общества, я тайком употребляю на борьбу с этим обществом. В Южной Америке я оплачиваю армию, которая рано или поздно сбросит с престола того самого вора и убийцу, которого мы посадили на пост президента. А в Афганистане…
В дверь постучали, и Селек Бай тут же умолк.
— Открыть? — тихонько спросил Тим.
Старик кивнул. Мальчик открыл дверь, и в ту же секунду в комнату влетел взволнованный мистер Пенни; до сих пор Тим всегда видел его спокойным и чопорным.
— Что такие значит… эти чертови… эти проклятый… эти, как их?..
— Говорите по-английски, — сказал Селек Бай, — я переведу мальчику.
Теперь мистер Пенни пустил поток своего красноречия в английское русло. Потом он вдруг замолчал, указал на Тима и сказал Селек Баю:
— Пожалуйста, переводить ему.
Но старый Селек Бай попросил англичанина прежде всего успокоиться и сесть и, когда мистер Пенни, обессиленный, бросился в качалку, сказал Тиму:
— Барон только что отстранил Рикерта от должности директора нашего гамбургского пароходства. А так как мистер Пенни владеет большей частью акций пароходства, он протестует против его увольнения. Он утверждает, что господин Рикерт пользуется в Гамбурге большой любовью и может выйти большой скандал. А это повредит интересам пароходства. Мистер Пенни считает, что увольнение произошло по вашей вине.
— По моей вине? — изумленно переспросил Тим, сильно побледнев.
— Йес, да, ваш вина! — Мистер Пенни снова вскочил с качалки. — Барон… э… как это э… барон… э… барон… он говорит…
Тим, конечно, и сам понимал, что увольнение господина Рикерта связано с разговором по телефону. Но то, что барон взвалил на него вину, было дьявольской подлостью. Уж кто-кто, а Тим никак не мог пожелать, чтобы господин Рикерт вылетел со службы.
Селек Бай вдруг направился к двери, сказав на ходу мистеру Пенни:
— Поговорите немного по-немецки с молодым человеком. Это поможет вам говорить медленно и спокойно.
С этими словами он исчез.
Толстяк из Лондона плюхнулся на скамейку у окна, где только что сидел Селек Бай, и простонал:
— Я не могу понимайт это!
Сначала Тим хотел ему сказать, что барон просто наврал. Но разговор с синьором ван дер Толеном, о котором он часто думал, снова пришел ему па память, и это натолкнуло его на спасительную мысль.
— Мистер Пенни, — сказал он, — вы ведь, конечно, знаете, что, когда мне исполнится двадцать один год, я получу в наследство много акций с решающим голосом?
— Йес, — пропыхтел из угла мистер Пенни.
— Если б я заключил с вами контракт, подтверждающий, что вы получите эти акции, как только я стану совершеннолетним, согласились бы вы уступить мне сейчас акции гамбургского пароходства?
Мистер Пенни сидел в своем углу не шевелясь. Он только чуть прищурил глаза. Тим слышал его тяжелое дыхание. Наконец англичанин хрипло спросил:
— Это не трюк, господин Талер?
— Нет, мистер Пенни. Я говорю это без всякой задней мысли.
— Тогда заприте дверь.
Тим так и сделал и за запертой дверью заключил договор с мистером Пенни, который надо было хранить в такой же строгой тайне, как и контракт с Тречем: ни при каких обстоятельствах он
