между ступенчатыми плитами открывалась перспектива устрашающей высоты.
Путь на чердак был перекрыт стальной решеткой. Шершавый приложил карту к магнитному замку. Что-то лязгнуло, красный огонек сменился зеленым и решетка открылась. Корби втащили на чердак.
Здесь не было окон. Солнечные лучи падали сверху, пробиваясь сквозь вентиляционные колодцы, отражались от окрашенных охрой лифтовых моторов и рассеивались мириадами оранжевых бликов. Пахло маслом, застоявшейся водой, птичьим пометом и чем-то еще – чем-то горьким, будто здесь недавно резали сталь.
Корби протащили мимо лифтовых моторов. Началась новая лестница – путь на крышу. Здесь снова была магнитная дверь. Один из людей Токомина открыл ее карточкой, и подростку в лицо ударил свежий ветер высокого мира.
Корби выволокли на крышу и отпустили. Он безвольно распластался на поверхности рубероида.
– Ну вот, – подытожил Токомин, – здесь нам никто не помешает.
Он опустился на корточки рядом с подростком. Корби замер как парализованный.
– Я задал вопрос, – сказал отец Андрея, – и ты промолчал. Но я хочу услышать ответ. Это ты убил моего сына?
***
Корби вдруг увидел перед собой лицо Андрея. Он вспомнил, как тот странно и нервно смеялся, напившись шампанского в предпоследний вечер своей жизни. Вспомнил его руки, и глаза, и улыбку, и светлые волосы.
Теперь все это умерло. Светловолосый подросток больше не улыбнется, не скажет какой-нибудь новой путаной фразы. Теперь он лежит на столе, накрытый белой простыней. Его мать сейчас смотрит на него, и у нее внутри все тоже умирает.
– Ладно, – сказал Токомин. – Ты можешь просто рассказать свою версию событий. Ты же наверняка что-то придумал. Не мог ты не знать, что тебя будут допрашивать. Так что вперед, расскажи мне хотя бы то, что собирался рассказать полиции. Давай.
Корби смотрел в его искалеченное лицо, напоминавшее карту какой-то бесчеловечной холодной планеты. Обезобразивший его шрам был неровным, сетчатым. Между долинами серой кожи тянулись темные горные гряды спаек и рубцов.
«Что сделал Андрей, чтобы спасти его? – спросил себя Корби. – И как ему это удалось? От чего этот шрам? От взрыва? От брызг кислоты? Что может так обжечь и изуродовать кожу человека? Андрей должен был быть решительным и смелым, совсем не таким, как я. У него получались настоящие вещи».
– Говори, – сказал мужчина. – Я приказываю тебе говорить.
Его лицо стало совсем страшным.
– Как все произошло? – повторил Токомин. – Как мой сын упал с крыши? Как он умер? Кто с ним это сделал?
Он схватил подростка за грудки.
– Почему ты молчишь? Тебе нечего мне сказать?
Корби молчал.
– Ты притворяешься, – сказал Токомин. – Я тебе не верю.
Он отпустил Корби, вскочил, прошел несколько шагов вдоль края крыши, поднес руки к лицу и застонал. Потом вернулся к подростку.
– Рассказывай! – потребовал он. – Рассказывай! Рассказывай! Рассказывай! Рассказывай!
Корби молчал. Он нашел центр узора. Он нашел на лице своего мучителя круглую каверну посреди поля перепаханной кожи. Ему казалось, что он идет там, по серой долине, по земле, погребенной под пеплом, и выходит к темно-фиолетовому озеру с розоватыми берегами. К Озеру Боли.
– За что? – спросил отец Андрея. – За что ты его убил?
Корби повторил про себя слова Ника. «Он меня пидорски облапал, – подумал он, – и увел мою девчонку. Он мне кнопки клал на стул. Он мне сделал все плохое, и за это я его ненавижу». Эта простая ложь взорвалась в голове у Корби спазмом страдания.
– Кем ты был для моего сына? – продолжал спрашивать мужчина. – Другом? Приятелем? Просто знакомым? Ты предал его?
«Он говорил про тебя», – вспомнил Корби слова матери Андрея. И слова самого Андрея из сна: «Он мой лучший друг». И слова Андрея из реальности: «Что такого в твоих друзьях, чего нет во мне? Я не дурак и не урод». И слова Ника: «Ты мог быть его другом, но не хотел».
Корби смотрел в покалеченное лицо отца Андрея и не мог вымолвить ни слова. «Да, – думал Корби, – я мог, но не стал. Я предал всех. Я мог сделать его счастливым. Я мог сделать Иру счастливой. Я мог даже моего деда сделать счастливым. Я мог сделать счастливыми кучу людей. И мне это ничего не стоило. Но я не хотел».
Мужчина ударил его по лицу. Не как дед, а так, что зазвенело в ушах и боль прокатилась через виски к затылку.
– Говори! – закричал он. – Что ты с ним сделал! И за что! За что можно убить мальчика в семнадцать лет? Говори!
Оглушенный и скорчившийся, Корби вспоминал, как все время обижал Андрея, как раздражался на то, что прилипала безропотно сносит все мелкие тычки и издевательства, пренебрежение, разговоры за спиной. А раздражаясь, Корби хотел обидеть его еще сильнее. Но тот все равно все сносил и не отставал от него. Стыд рвал Корби спазмами боли, как лезвие ножа, ворочающееся в кишках.
«Убей меня, – мысленно обратился он к Токомину. – Убей меня. Убей меня. Я хотел всего только для себя. Я недостоин жить. Недостоин своих друзей. Недостоин своего отца. Недостоин солнца. Убей. Так будет лучше». Он закрыл глаза.
– Не можешь вспомнить? – спросил отец Андрея. – Но вспомнить придется. Говори, как вы это сделали? На спор предложили ему встать на край крыши, а потом толкнули? Или сначала избили его, а потом, чтобы скрыть следы, решили отправить полетать, а?
Корби не отвечал.
– Смотри на меня! – закричал мужчина. – На меня смотри!
Подросток открыл глаза.
– Я хочу знать, что случилось, – сообщил он, – и, не разговаривая со мной, ты делаешь себе только хуже. Ты не понимаешь, да? Я объясню. Если ты его убил, ты все равно умрешь. Умрешь так же, как и он. Но если ты не начнешь говорить, ты умрешь намного хуже. Это будет дольше и больнее.
«Мне все равно, – подумал Корби. – Если ему станет легче, пусть поступает, как хочет. Это последнее, что я могу сделать для Андрея».
– Не хочешь говорить? – удивился Токомин. – Даже сейчас молчишь? Может, ты мне не веришь? Думаешь, я на это не пойду? Ошибаешься. Думаешь, эти парни меня остановят? Опять промашка. Они всегда и все делают, как я говорю.
Корби молчал.
– Покажите ему, – приказал Токомин.
Тот, который носил золотые наручные часы, подошел и ударил Корби ногой в бок. Подросток охнул.
– Еще, босс? – спросил Шершавый.
– Нет, – ответил бизнесмен. – Подвесьте его. Пусть почувствует то, что чувствовал мой сын.
Двое мужчин послушно схватили Корби за ноги и подтащили к краю крыши. Его майка задралась. Он чувствовал, как жесткое покрытие крыши царапает его голую спину. Руки подростка безвольно волочились по рубероиду.
