– Эй!.. – неожиданно для себя позвал Костя. – Свой что ли?..
Базлов, однако, среагировал тупо. Он уставился на Костю и молчал, даже не шевелился. Контуженный, должно быть, решил Костя.
– Иди сюда! – приглушенно крикнул он.
На этот раз майор Базлов действовал куда более уверенно. Он сделал три шага по тротуару и замер, глядя на дорогу, как на реку.
Идиот, решил Костя, сейчас кто-нибудь заметит!
– Ну чего ты застыл?! – снова подал он голос.
Базлов наконец решился и ступил на проезжую часть. Сделал он это так, словно у него плохо гнулись ноги, а еще он расставил руки для равновесия, словно бежал над пропастью. Но побежал четко поперек и сунулся как раз под ту липу, где лежал Костя.
Костя схватил его за руку, она оказалась теплой и вполне человеческой, и поволок за собой в густые елки. Они не пробежали и ста метров, как майор взмолился:
– Все… больше не могу… – И рухнул на траву. Он явно боялся открытого пространства.
Костя огляделся и прислушался. Было по-прежнему тихо, только за Спасской башней все еще суетились «богомолы» во главе с капитаном Бухойфом. Но стрельба прекратилась. Все равно надо уходить, решил Костя. Менять дислокацию. Прятаться. Закапываться. Бережного Бог бережет. Он приглядел овражек у дальней стены, где лежал Ми-68, но перед этим решил смотаться за «пермендюром». Негоже такую штуку бросать, подумал он, ища его в густой траве.
– Ты кто? – спросил танкист, с трудом отлипая от земли.
– Свой… – Костя сунул ему хабар-кормилец тем краем, где тот давал жидкость.
Что он на этот раз выдал, Костя так и не понял. Майор припал к хабару с жадностью человека, который не пил много-много дней.
– Ой-й-й… – выдохнул он и снова присосался.
Костя настороженно следил за местностью. Пока все было тихо, хотя индикатор опасности краснел все больше. Майор облегченно засопел, вздохнул несколько раз полной грудью и спросил:
– Ты что, из наших?
– А то… – не без гордости подтвердил Костя.
Майор огляделся, явно ища еще кого-нибудь. Его мужественное, открытое лицо сделалось необычайно удивленным.
– Один я, один, – сказал Костя быстро, давая понять, что знакомство состоялось. – Идти сможешь?
– Смогу, куда я денусь? – натянуто улыбнулся Базлов, и с него словно спало оцепенение. – А почему один? – У него оказался сухой, благородный и запоминающийся баритон.
– Потому, – нетерпеливо объяснил Костя. – Побежали!
К майору явно вернулись силы. А пил он сухое крымское белое вино. Костя уловил знакомый запах алиготе. Молодец, с теплотой подумал он одновременно и о Реде Бараско, и о хабаре-кормильце; каждый, оказывается, знал свое дело и заслуживал всяческого уважения.
Они пробежали наискосок до металлической ограды, скатились вниз по склону к каким-то низким строениям, похожим на хозяйственные постройки, и майор, задыхаясь, потребовал:
– Дай пистолет? Дай! Там наши! – Он явно вышел из ступора и собрался лезть по склону назад.
– Я дам тебе пистолет, – пообещал Костя, – дам и даже пойду с тобой. Только ты мне все расскажи.
– А чего рассказывать? Я выдвигался во втором эшелоне. Первому повезло: они хоть до Красной площади дошли! А нас как недельных кутят!.. Эх, не так мы воевали, не так!.. Дай пистолет!!!
– На! – Костя наконец выдавил из хабара-кормильца что-то посущественнее пирожков, что-то в кляре, пахнущее одуряюще, как в ресторане.
Облизнувшись, он сунул майору еще один горячий кусок.
– Свинина… – благоговейно констатировал майор и, откусив крохотный кусочек, аж зажмурился от удовольствия. – Сто лет мяса не ел. Они же нас, собаки, не кормили.
– Кто?..
– А черт его знает! Мы их «песиголовцами» прозвали.
– За морду?
– Не-а… а черный хлеб есть?
– Сейчас узнаем. – Костя надавил на хабар.
Но тот вместо черного хлеба выдал куски поджаренной картошки. Костя подставил было ладонь, но картошка оказалась горячей, и несколько ломтиков упали на траву. Майор помог Косте ловить картошку и только вздыхал, как лось на водопое:
– Ох, класс! Ох, наконец-то! Где ты раньше был?! Сейчас пойдем и наших накормим, – размечтался он, засовывая в рот последний кусок картошки.
Костя посмотрел на него, как на идиота. Он что, не понимает ситуации? Я сюда-то еле-еле добрался, головы чуть не лишился, а теперь надо переться неизвестно куда. Но вслух ничего не произнес, экономя время, а лишь спросил:
– Запьешь?
– Запью, – с достоинством согласился майор.
Что там выдал хабар-кормилец, Костя понял только тогда, когда майор Базлов выдохнул воздух: коньяк! Судя по запаху и морде майора, хороший коньяк. Костя и сам был не прочь его отведать, но надо было двигать. Он вспомнил, что у него в кармане натуральная еда, и достал «преснушку». Она оказалась вполне съедобная, только немного суховатая, зато жирная и питательная.
– А кто ты такой, собственно? – спросил Базлов и покосился как-то странно, словно приглядываясь, как вести себя с Костей.
– Сталкер… – признался Костя нехотя, потому что не знал, как майор отнесется к подобной новости, может, кинется с кулаками?
– Черный что ли?
К его облегчению, в голосе майора не прозвучало ни презрения, ни предвзятости – одна деловая заинтересованность.
– Да не знаю я… – пожал плечами Костя, – по-моему, еще нет.
– Ну да… ну да… – не поверил майор, – упакован ты первостатейно. – Он вопросительно посмотрел на Костю и перевел взгляд на «пермендюр».
Костя не успел ничего объяснить. Они добрались до вершины косогора, волоча за собой излучатель, как бревно, и стали разглядывать Ивановскую площадь. В какой-то момент она показалась Косте очень странной, как бы задернутой вуалью, в следующее мгновение – непримечательной, пустой, словно выметенной ретивым дворником. Костя сжевал три или четыре «преснушки» и почувствовал себя вполне бодрым. Он знал, что воли ему хватит как раз на три дня, на больший срок он не рассчитывал. Далекий гул продолжал его тревожить. Гул одновременно напоминал шум города и шум большого завода. Раньше такого не было, думал Костя, или я привык, или не обращал внимания. На всякий случай он «надел» шлем-самосборку, чтобы лучше слышать. Базлов только присвистнул:
– А говоришь, не черный!
Костя не знал, с чем или с кем ассоциируются слова «черный сталкер» у майора, и потому промолчал. Может, он меня убить хочет, – подумал Костя, как в старые добрые времена? А может, завидует? Черт его знает. Он покосился на мужественное лицо майора. Оно было сосредоточенным и злым. Лоб прорезали две глубокие морщины. Даже рана сбоку не портила его благородных форм.
