Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
исключением, об этой вере больше не говорится. Преподаватели считают, что поступают правильно, дополняя учебник, поскольку полагают, что в нем есть пропуски. Совершенно очевидно, что нам нравится верить в этот удобный миф, оправдывающий линейный взгляд на прогресс и упрощенное изложение истории, а еще, безусловно, придающий нашему времени сладкое чувство превосходства (при том, что мало кто из наших современников способен понять хотя бы страницу средневековой философии).
Разрастающийся антиклерикализм, сопровождавший лаицизацию знания и общества, – существенный причинный фактор, особенно для XIX века, причем его, пожалуй, не только поддерживали, но и, безусловно, подготовили две другие тенденции, составившие его подоплеку. Одна из них, которой мы лишь мимоходом коснулись, состоит в том, что в XVIII веке «в Англии многие протестантские полемисты публикуют памфлеты против папства, используя образ Галилея как жупел для догматического авторитаризма»344, и это еще одно объяснение резкости суждений у американцев, ведь земля отцов-пилигримов избежала католических гонений (хотя и это – лучезарное, благодушно-упрощенное видение, против которого, например, возражает Уайт). В этом сложном контексте приписываемая Церкви вера в плоскую Землю вопреки научной очевидности – образ яркий, легко запоминающийся, дидактически эффективный и укрепляющий в своих убеждениях цивилизацию, которая полагает, что определенно достигла большего, чем предшественники.
Точно так же идеи разрыва между средневековьем и Возрождением или научной революции – это удобные ориентиры, но в то же время их значимость невелика. Можно с полным основанием подчеркнуть, что если в XIV веке в Италии, а чуть позднее во всей остальной Европе просвещенная публика недвусмысленно заявила, что порывает со средневековьем, и стала использовать термин «возрождение» и его синонимы (rinascità, rinascenza, restaurazione или risorgimento на итальянском, renaissance, restitution или restauration на французском, а главное – renovatio и restitutio на латыни), то в начале XIX века то же слово возрождение (Rinascimento на итальянском) получило прописную букву и обозначает уже не интеллектуальное направление («столь отрадное и желанное возрождение» изящной словесности, как у Пьера Белона в «Наблюдениях за многими необычными вещами» 1553 года), а эпоху, отличительная черта которой – противостояние средневековью, загнанному в сумрак345. Если проследить появление термина «Возрождение» (Ренессанс) в литературе (скажем, в электронных книгах на платформе Google) с помощью приложения Ngram Viewer, то будет отчетливо видно, что он входит в употребление около 1830 года с частотой, быстро растущей на протяжении XIX и XX веков. А ведь если говорить о литературной и научной областях, – в 1828 году в Лондоне и в Нью-Йорке выходит труд Ирвинга о Колумбе, а в 1836 году – «Критический очерк» Гумбольдта. Существует по крайней мере одно совпадение в развитии понятия «Возрождение» в его современной форме и версии о средневековье, напрочь забывшем научные достижения греков, – при том, что в более ранних сочинениях она не встречалась.
Действительно, в «Истории астрономии» Жан-Батиста Деламбра, написанной в самом начале XIX века, нет ничего об уходе в небытие в средние века античной науки и ее достижений. Автор, астроном и математик, член Академии наук, сам занимавшийся измерениями земного меридиана, но также литератор, латинист и эллинист, прочитал большинство древних текстов и их комментирует. В томе «История астрономии средних веков» (опубликованном в 1819 году) он представляет труды арабских авторов, в частности Альфрагануса (книга I), затем латинских, как «Трактат о сфере» Иоанна де Сакробоско, трактаты Пурбаха и Региомонтана, но ни разу не указывает на забвение предшествующих знаний. Разумеется, Деламбр говорит об утрате в период латинского средневековья математических инструментов, применявшихся в «астрономии для геометров»346, наследия Птолемея и других греков, которые удастся восстановить, когда появятся переводы арабских ученых и греческие тексты, перенесенные ими в XIII век. Однако никаких признаков плоской Земли за это время не наметилось.
Современное же осмысление понятия «Возрождение», начиная с XIX века, и труды Якоба Буркхардта («Культура Возрождения в Италии», 1860), в частности, ощутимо способствовали превращению «обновления» (renovatio), которое почувствовали в свое время гуманисты, в Ренессанс – полный разрыв цивилизаций. Сегодня ясно, что преемственность между «средневековьем» и «Возрождением» (двумя эпохами, датировка которых по всей Европе разнится) сильна, особенно в академической среде, в которой передается знание (это, однако, не означает, что следует отрицать важные изменения, оправдывающие ощущение людей того времени, что они живут в новую эпоху).
В работе, посвященной философии Возрождения, Брайан Копенхейвер и Чарльз Шмит справедливо замечают, что леденящие душу рассказы гуманистов о том, как их учили схоластике, да и их сарказм оказались куда весомее для интеллектуальной памяти Возрождения, чем блестящие вычисления и доказательства последователей Аристотеля347. Такое глобально искаженное видение, поддерживавшееся в XIX и XX веках, послужило, в частности, фоном для мифа о плоской Земле. Мрачное и совершенно несправедливое видение изживающей себя схоластики поддержал, к примеру, такой мыслитель, как Декарт. Задолго до Огюста Конта в «Первоначалах философии» он связывает идею детства со спонтанным, безотчетным восприятием явлений:
Он [ум] не замечает также ни кругового вращения Земли, ни шарообразности ее поверхности и потому склонен считать ее неподвижной и имеющей плоскую поверхность. С раннего детства ум наш пропитан тысячами других подобных же предрассудков; […] в пору возмужалости мы не припоминаем, что просто приняли эти мнения на веру348.
Нетрудно предположить, что и период, впоследствии названный «прекартезианским», связали с тем временем, когда люди «в пору возмужалости» по-прежнему верили в «предрассудки».
Идея плоской Земли пользовалась особым успехом, но не следует забывать, что это лишь одно из тлетворных порождений мрачной легенды о средневековье, порой поглощающей и Возрождение, когда речь идет об академической науке и философии. В школе, как и за чтением статей в периодике или наспех изданных книг, каждый мог встретить, например, утверждение, будто «в средние века считалось, что у женщин нет души», «в средние века жгли ведьм», «в средние века запрещалось вскрывать умерших». Между тем последние, да и более ранние исследования опровергли две из этих мрачных легенд, которые имеют прямое отношение к нашей книге и представляются весьма симптоматичными. Бартоломе Бенассар сначала посвятил немало работ попыткам пролить свет на историю испанской инквизиции, ее доктрину, реальную деятельность и точное число жертв. Его выводы, опубликованные в журнале «Анналы» в 1981 году (то есть 40 лет назад), справедливо указывали на следующее:
Инквизиция, в особенности испанская, – одна из немногих современных институций, мифологизированная в западном сознании. Антииспанская «черная легенда», возникшая в конце XVI века, несомненно, один из первых громких эпизодов, когда успешным в межнациональном масштабе оказалось пропагандистское начинание: от Гойи до Виктора Гюго и Верди эти образы в коллективном представлении
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
