другой случай… хотя… ладно, потом разберемся. Сейчас время танцевать! Максим поймал ритм и увлек девушку в круг танцующих. Подвернутая левая нога уже неделю не напоминала о себе — до чего же хорошо не чувствовать себя инвалидом!
Наденька двигалась неуверенно и несколько скованно, но велась неплохо, потому они держали ритм. Лицо девушки раскраснелось, кудряшки забавно хлопали по щекам, губки сложились в изумленное «О». Максим чувствовал, что Наденька получает от танца такое же удовольствие, как и он сам, потому едва успел остановиться, когда она вдруг резко разомкнула стойку и обеими руками оттолкнула его. Пришлось придержать Надю за спину, иначе она под действием инерции отлетела бы к стене. Но едва он ее выпустил, девушка повернулась и, словно Золушка, стремительно побежала к выходу из бального зала, а там и из здания. Максим растерянно поспешил за ней.
Вокруг городской думы был высажен куцый садик. Надя забежала туда и замерла между двух ив. Ее плечи вздрагивали под тонким платьем.
— Простите, Надя, я не знаю, чем обидел вас, но не имел такого намерения, клянусь…
Девушка резко обернулась к нему:
— Это у вас в Петрограде, да? Танцуют… так?
— Как — так? — не понял Максим.
Надя вспыхнула:
— Так… близко.
Максим едва не хлопнул себя по лбу от досады. Похоже, навык спортивного танцора сыграл с ним злую шутку. Только теперь он вспомнил о существовании того, что в его время называлось «исторической стойкой», и в ней между бедрами партнеров полагалось расстояние сантиметров в тридцать. В студиях, где он занимался, ее не практиковали — так же дико неудобно вести. Почему он не сообразил, что «историческое» — это и есть современное для него теперь! Ладно, авось удастся, как обычно, выдать анахронизм за региональное различие.
— Действительно, в Петрограде в последние годы принята близкая стойка в вальсе, — врать Наденьке было неприятно, но другого выхода не оставалось. — Французская, знаете ли, мода… Я бесконечно виноват, Надя. Не подумал, что вам это новшество незнакомо… Вы, верно, мерзнете? Нам лучше бы пройти в дом.
Ночь выдалась ясная и лунная, и Максим явственно видел на веснушчатом личике Нади слезы.
— Да божечки, это вы меня извините, провинциальную дурочку. Смешалась, опозорила вас перед обществом… — девушка шмыгнула носом, робко улыбнулась и неожиданно брякнула: — Не меня вам надо было приглашать, а Марью Викторовну.
— Надя, о чем вы? При чем тут Мария Викторовна?
— Она… подходит вам, — грустно сказала девушка. — Вашего полета птица. Не глупенькая дурочка, как я… Я ведь совсем не то, чем вы меня полагаете, вы сильно ошибаетесь во мне…
— Да полно, Надя! О чем ты только думаешь? — Максим отметил, что перешел на «ты», и, кажется, это было уместно. — Ты — чудесная, нежная, искренняя! Не представляешь, как я рад провести с тобой этот вечер! А с Марией Викторовной меня связывали исключительно служебные дела, и они, слава богу, окончены. Ты же знаешь, верно, я даже вещи ей с курьером передал! Кстати, она их получила?
Личные вещи Маруси, изъятые при аресте и обыске, Максиму чуть ли не швырнул в лицо тот самый следователь во время очередного рабочего посещения тюрьмы; после пусть и условного, но все же освобождения ей полагалось получить назад свое имущество. Максим оставил у себя маленький дамский браунинг и черновики рабочих бумаг — проекты листовок о профилактике заразных болезней. Неплохой, кстати, проект, стоит пустить его в работу от имени ВУСО… то есть скорее уже от Временного правительства Северной области. Одежду и гигиенические принадлежности Максим с грехом пополам увязал в узелок — как же здесь не хватало такой доступной в его времени вещи, как пластиковые пакеты.
Среди вещей Маруси нашелся сложенный вчетверо тетрадный листок. Максим, чуть поколебавшись, развернул его и вздрогнул, увидев наверху выведенное изящным Марусиным почерком: «Для М. Р. — если я не вернусь». Дальше шли переписанные от руки стихи:
Не узнавай, куда я путь склонила,
В какой предел из мира перешла…
О друг, я всё земное совершила,
Я на земле любила и жила.
Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?
Без страха верь; обмана сердцу нет;
Сбылося всё; я в стороне свиданья;
Я знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.
Друг, на земле великое не тщетно;
Будь твёрд, а здесь тебе не изменят;
О милый, здесь не будет безответно
Ничто, ничто; ни мысль, ни вздох, ни взгляд.
Не унывай; минувшее с тобою;
Незрима я, но в мире мы одном;
Будь верен мне прекрасною душою;
Сверши один начатое вдвоём.
Не сама же Маруся это сочинила? Как не хватало возможности элементарно загуглить!
— Да, ей все передали, спасибо, — сказала Надя.
Максим тряхнул головой. Зачем он думает о той, другой женщине, когда рядом — эта, такая притягательная? И никакое туманное прошлое с Надей его не связывает, а только самое что ни на есть настоящее.
— Значит, ни к чему нам теперь о ней вспоминать, — улыбнулся Максим и ступил вперед, сокращая дистанцию. — Наденька, милая, тебе, должно быть, холодно в таком легком платье…
— Рядом с тобой — не холодно, — тихо ответила девушка и теперь уже сама шагнула навстречу.
Он чувствовал, как вздымается ее изящная грудь под тонкой тканью. Мелькнула мысль, что все может оказаться не так просто… ведь он не в родном времени с его сексуальной революцией, тут и средств контрацепции толком нет… но потом руки сами собой легли на талию девушки, привлекли ее ближе, чем в вальсе, и мысли куда-то испарились. Лицо Нади было запрокинуто, губы распахнуты, такие мягкие, теплые губы…
— А, Максимко, в-вот где т-ты прячешься! Ик! Насилу тебя с-сыскал! Ой, зд-драсьти, барышня!
Максим поморщился. Прежде чем подошел, пошатываясь, сам Миха, свежий ночной воздух окрасился ароматом причудливого алкогольного коктейля. Ясно-понятно… похоже, Бечин перепробовал весь ассортимент выставленных на банкет напитков, и не по одному разу.
Надя испуганно отстранилась и на шаг отступила.
— Т-ты чего т-тут… Я с Чайковским г-говорил и он… ик! — показал мне п-проект Земельного к-кодекса!
Черновик кодекса не полагалось никому показывать, но Миха Бечин даже и трезвый умел быть настырным, когда речь шла об интересах его людей, а уж пьяный и вовсе делался неотвратим, будто несущаяся по рельсам вагонетка.
— Это замечательно, Миша, — выдавил Максим. — Давай завтра мы с тобой его
