нее. «Как вы с Катей?» Ее губы раскрылись в счастливой улыбке, а деликатные пальцы скользнули по торсу и стали спускаться все ниже. Правой рукой она мимолетно, а затем сильнее коснулась его лица; тихо и медленно провела рукой по его волосам. Несколько минут Михаил сопротивлялся. Он уклонялся от ее объятий, до тех пор пока не обследовал жилище сверху донизу, не обнаружил ничего странного и подтвердил, что его семья цела и здорова. Лишь после этого он полностью сдался, позволив Глаше снять с себя одежду и отвести его в постель. Шторы на окнах оставались плотно задернутыми, охраняя семейные тайны.
Проходили часы, но влюбленные не отрывались друг от друга, почти не веря, что препятствия позади и они снова вместе. Они говорили шепотом и смеялись от счастья. Время остановилось для них и только на рассвете Глаша начала свой рассказ. Михаил слушал сначала вежливо, затем с трепетом и беспокойством. «Знай, Мишенька, что ты занимаешь каждую секунду моих мыслей. Все напоминает мне о тебе. Я даже не могу этого объяснить.» Глашин голос дрожал и прерывался. «Вот что происходит.» Она глубоко вздохнула и вытерла слезы. «На заднем дворе нашего дома растет берёза. Она живет своей жизнью и следует природному циклу. В летнюю жару она зеленая и пышная, а в зимние морозы — голая и апатичная, на ее ветвях лежит снег. Березу не волнуют мои беды, мои обиды и мои редкие радости. Она такое же живое существо, как и я, но другое; она знает секрет безропотности, бесчувственности и равнодушия. Круглый год солнце и мороз жалят ее, по ней хлещут ветры и дожди, ее ветви сгибают ураганы и отягощает снег, но береза стоически переносит все удары судьбы и я знаю ее силу.» Свое лицо Глаша уткнула ему в грудь и продолжала повествование. «Когда тебя не было рядом, я старался походить на ту березу — превратить свое сердце в лед и камень, чтобы больше не чувствовать страданий. Я пыталась, но не смогла. Я не должна так сильно любить тебя, Миша. Мне это больно. Каждый раз, когда я прохожу мимо той березы, она читает мне лекции о стоицизме, но я плохая ученица». В сероватой предрассветной мгле осунувшееся лицо Глаши выглядело уставшим и восковым. После долгих часов занятий любовью ее глаза потускнели и потеряли свойственный им жизнерадостный блеск, но ее подтянутое спортивное тело оставалось ненасытным. Еще раз она тихо произнесла его имя и придвинулась к нему, страстно целуя его губы. Когда забрезжил рассвет и месяц на небе начал бледнеть, она удалилась в душевую кабинку. Со своего места в постели Михаил наслаждался знакомыми звуками плещущей воды — звуками дома. Он лежал с открытыми глазами, не до конца веря, что вернулся назад живым и невредимым, после невероятных опасностей, которые ему пришлось пережить. Между тем рассеянный взгляд его блуждал взад и вперед, налево и направо, ощупывая полузабытые предметы: стены, покрытые выцветшими обоями, грубый прямоугольный стол с шестью потертыми стульями, исцарапанный линолеумный пол, пластиковый письменный стол и битком набитый книжный шкаф; это была его резиденция, которую он помнил. В углу громоздкий буфет почти подпирал обшитый синей фанерой потолок, в центре которого висела старинная люстра, единственный ценный предмет в их жилище. На диване за ширмой крепко спала Катя, еще не зная, что ее папа вернулся домой. Турецкие куклы и конфеты ждали, пока их обнаружат на табуретке возле ее головы. Лицо Михаила было серьезным. Он нахмурил бровь и уставился в потолок. То, что Глаша рассказала ему о новых замыслах Аль-Каиды, было неожиданным и пугающим. Ему придется набраться терпения, несмотря на почти мгновенное желание действововать. Он подождет. Должен подождать. Зачем? Он не был уверен.
Глава четырнадцатая
Прошло две недели, но ужасающая троица Аль-Каиды так и не появилась. Жизнь Михаила стала упорядоченной и простой, как будто у него никогда не было никакого секретного задания. Черные воды рутины затянули его. Он слонялся по дому; он ходил на охоту; он пировал с друзьями; он помогал Глаше выполнять ее домашнюю работу. Он бездействовал, ежесекундно ожидая вызова из Москвы и был начеку. Больше всего нарушал его душевное спокойствие тот факт, что генерал Костылев на телефон не отвечал, несмотря на срочные звонки Михаила в его кабинет. ФСБ безмолвствовало, словно не замечая своего надежного, лояльного офицера, успешно выполнившего трудное задание. Кроме того, перестали поступать ежемесячные выплаты от его московских руководителей. Но в данный момент деньги не были проблемой, несмотря на то, что банковский депозит в пять миллионов долларов, который он сделал в отделении Ситибанка в Карачи, был ему недоступен. В кармане у него лежали несколько тысяч долларов, подаренных ему ЦРУ в качестве бонуса за участие в операции. Бонус медленно, но верно испарялся. Ему необходимо было получать регулярную зарплату в рублях, а также инструкции от Костылева. Но во всем остальном жизнь его текла как обычно, ни в чем не меняясь — неизменная, скучная и однообразная.
Михаил осматривал свой мотоцикл Урал, стоявший в гараже во дворе его дома. Гидравлические тормоза транспортного средства требовали некоторого обслуживания и настройки. Чтобы освободить руки, он повесил на гвоздь свое пальто и сумку с инструментами и занялся кропотливой работой. Через распахнутую дверь сарая ему была видна выкрашенная в коричневый цвет задняя стена их двухэтажного дома, черная толевая крыша с печной трубой, его дочь Катя, радостно раскачивающаяся на качелях среди визжащей детворы, и могучая береза посередине двора. С гаечным ключом и плоскогубцами в руках он сидел на корточках перед задним колесом мотоцикла и отвинчивал болт, когда его уши уловили звуки иностранной речи. Гортанный, сбивчивый чужеземный говор, от которого мурашки бежали по спине, прорезался сквозь радостный гомон детей. Михаил вздогнул и повернулся. Трое юрких приземистых мужчин с гладко выбритыми лицами и идеально уложенными черными волосами поднимались по лестнице, ведущей в его квартиру. Последний не поспевал за ними. Складывалось впечатление, что бедняга был покалечен. Он хромал, волочил за собой ногу, а голова его, обмотанная изоляционной лентой, была наклонена набок. Губы чудака напевали какую-то заунывную восточную мелодию, а руки, как плети, покачивались по бокам. «Вот они!» мелькнуло в голове Михаила и он поспешил навстречу новому испытанию. Посетителей удалoсь перехватить у входной двери, когда они собирались нажать кнопку звонка. Незнакомцы обернулись, услышав стук его шагов. Один из них, что повыше и поначальственнее, изрек, «Привет, Михаил. Ты меня не узнаешь?» Вперившись горящими бесовскими глазами
