class="p">– Куда уходить? Моя дверь пропала вместе с квартирой.
– Это плохой знак. Нельзя всю жизнь так бродить.... – собака задумчиво поскребла свой бок. – Может, тебя к королеве отвести?
– Это которая на волшебном дереве сидит?
– Угу, на самой вершине, – ответила собака. – Там, где собраны силы всех весенних гроз и роятся пчёлы-молнии. Садись ко мне на спину.
Она взмахнула крыльями, задев лицо девочки, и они полетели: над церковью Николая Святителя, над бывшей графской усадьбой, мимо новенькой станции «Кропоткинская» – над огороженной забором зияющей раной в земле, подготовленной для Дворца. Сделали круг над тёмными крышами Хамовников и неожиданно резко взмыли вверх в голубой разрыв меж тучами.
Собачья спина попахивала псиной. Лида крепко вцепилась в шерсть на собачьем загривке, когда они продирались сквозь густую влажную зелень к вершине Дерева. Оно оказалось огромным, на каждой его ветке могла разместиться целая улица. На них вдруг посыпались, прорываясь из воздуха, предметы мебели, подушки, одеяла, автомобили и даже тройка лошадей. Всё это пронеслось мимо и словно растворилось в воздухе.
– Королева не в духе, – объяснила собака, оборачиваясь к Лиде.
На самой вершине дерева стояла простая изба. Лида и собака заглянули в распахнутое окошко. Там, среди грохота, гудения и сверкания стояла большеголовая длиннорукая женщина в рогатом кокошнике, наряженная, как деревенская кукла.
– Страшная, – испугалась Лида.
– Она разной бывает. Иди! – тихо приободрила собака на прощанье. – Больше я тебе помочь ничем не смогу.
И Лида взошла на крыльцо.
– Лижбэ? – спросила Макушка, сверкнув голубыми глазами на задрожавшую гостью.
Вместо ответа Лида тихо заплакала.
– О чём слезы? – спросила хозяйка избы.
– У меня нет золотого желудя для вас.
Королева усмехнулась:
– Его только вдвоём можно найти. Горюшко, да ты совсем заблудилась, – она вдруг обняла девочку. – Иди сюда, я покажу тебе твой дом.
В комнате пахло сухими травами и стояла большая прялка, расписанная солнцами и полумесяцами. Макушка подвела девочку к раскрытому окну. Едва выглянув наружу, Лида отпрянула обратно: она не ожидала такой головокружительной высоты. Но женщина настаивала, и Лиде наконец захотелось разглядеть раскинувшуюся внизу Москву. Или это не Москва была?
Дома, трубы, дымы и дымки, красные флаги. Картинка зашевелилась – по реке поплыла баржа с людьми, потом Лида заметила, что на набережной, в ряд с отделанными гранитом многоэтажными домами, стоят не меньшего размера человеческие бюсты. Один из этих великанов подмигнул девочке и улыбнулся из-под своих каменных усов.
На другом берегу реки грустный молодой человек кидал крошки гигантскому голубю, копошившемуся в пыли около церкви. Голубь наелся и устроил вокруг себя такую пыльную бурю, что за ней теперь не было видно куполов. Все пропорции были перепутаны в этом городе.
Снизу послышался слабый паровозный свисток – по рельсам, выпустив клуб дыма, проехал игрушечных размеров паровозик. Он тащил несколько старых вагонов.
– Ты под такой броситься хотела?
– Я? С какой стати? – спросила Лида тоном Лидии Николаевны, но тут же по-детски понурила голову под пристальным взглядом Макушки.
– Там действительно сложились обстоятельства… – смутилась она, объясняя, – война ведь была, голод.
В институте ей как сироте выписали УДП – усиленное дополнительное питание, но там мало чего было. «Умрешь днём позже» – так студенты его называли. Что было делать? Собрала все самые приличные в доме вещи, поехала на поезде в деревню, чтобы обменять их на пшено.
Возращаясь в Москву, задремала, а когда проснулась, мешка с пшеном под сиденьем не оказалось. Это означало целый месяц без еды. Лида стояла на перроне, злилась на мальчишку, который ехал без пропуска и всю дорогу прятался под её сиденьем. Она его не выдала, а он её обокрал… Потом стала сердиться на себя, на собственные глупость и доверчивость. А потом ей в голову пришло и вовсе страшное. К счастью, не решилась. Расчувствовавшись, Лидия Николаевна улыбнулась своим воспоминаниям.
Макушка даже бровью не повела. Она давно всё знала, но зачем-то спросила:
– Куда же ты пошла с вокзала?
– В одну семью, они меня приютили…
На барже тем временем началось неладное: там заметалась девичья фигура с длинными распущенными волосами. Лида вопросительно посмотрела на королеву.
– Не узнаёшь свою подругу? – спросила Макушка.
Растрёпанная девушка требовала, потом умоляла о чем-то стоявшего рядом с ней мужчину с винтовкой, но он грубо оттолкнул её. Она упала, и никто не поспешил ей на помощь, некоторые даже отошли подальше. Покосившись на указательный палец Макушки, который был намного длиннее остальных, Лида насупилась: с какой это стати королева решила, что она дружит с преступницей?
– Нет у меня такой подруги.
Макушка не стала её разубеждать. Она кивнула на одно из многоэтажных зданий на берегу.
– Вон твой дом.
– Нет. Мой дом не такой большой, – снова заупрямилась Лида. – Я живу в Тёплом переулке, дом два дробь двадцать, – добавила она уже извиняющимся голосом.
По-птичьи наклонив голову, Макушка внимательно посмотрела на гостью и направилась к скамье, всем видом показывая, что говорить больше не о чем. Вскоре её деревянная прялка равномерно застучала, придавая ритм остальным звукам в избе.
– Я хочу сказать! – заволновалась Лида, торопясь исправить ошибку. – Эта девушка… Её зовут Ася Грошунина. Она училась в Литинституте. На неё был написан донос, что она критикует власть и сочиняет фантастический роман про Россию, где не случалась революция и по-прежнему правят Романовы. За это Асю сослали на Север… Такой подруги у меня больше в жизни не было, – закончила она, снова опуская глаза.
– Что ж, иди в свой переулок, только больше ничего не забывай, – неожиданно улыбнулась королева и погрозила Лиде своим длинным пальцем, возвращаясь к работе.
– Скажите… почему я должна в вас верить? – спросила Лидия, удивляясь собственной смелости.
Макушка сверкнула глазами и усмехнулась.
– Должна же ты во что-то верить. Ты сама меня выбрала.
Работая, она продолжала трястись. Дрожал её расшитый жемчугом рогатый кокошник, дрожало и дрожало, как студень, лицо. Лиде показалось, что королева меняется, а нить, выбегаюшая из её темных пальцев, меняет свой цвет от белоснежного до алого, словно в ней пульсирует кровь. От пряжи теперь исходил мерцающий свет, он придал склоненному над ним женскому лицу неожиданную прелесть… Чье это лицо? Перед Лидой сидит уже не Макушка.
– Ася… – просыпаясь, Лидия Николаевна открывает глаза. – Что ты здесь делаешь?
– Смотрю, как ты болеешь, – вечно юная подруга прохладными пальцами поправляет пластырь, которым к высохшей руке Лидии прикреплен катетер.
– Пощади, – стонет старуха, мотая головой по больничной подушке.
– С какой стати… Ты всю жизнь прожила, не вспоминая меня. Гордилась своей благополучной жизнью. Думаешь, она ценнее, чем иные неблагополучные? – Ася откладывает в сторону вязанье, шарф почти
