Мое сердце замерло. Неужели?! Неужели найдена еще одна гибернационная капсула?! Надо зафиксировать и отправить капитану.
Я уже почти сформировала послание, как в дверь опять постучали. Ну вот, опять этот Зак Далмасский! И чего ему неймется?! Ох, и нарывается же он!
— Ну, чего тебе опять, Зак? — строго поинтересовалась я. — Сказала же приду, значит, приду!
Створки двери разошлись, и в мою комнату вошел наш компьютерщик.
— Макс? — удивилась я.
Я же привыкла, что он всегда спит в такую рань, он же заядлый филин-полуночник, то есть сова.
А он все подходил и так странно ухмылялся. Никогда раньше не видела у него такого хитрого выражения лица. Странно. Я тут же глянула дополненную реальность: напротив его имени красовался статус «в сети».
— Так чего тебе? — поинтересовалась я.
А он приблизился и, проникновенно так заглядывая в глаза, взял меня за руку. После чего его рука превратилась в щупальце и обвила мою. Судорожным движением мысли я через дополненную реальность отправила послание капитану и сигнал бедствия — всем членам экипажа.
19 — Смерть Анны (Диодор)
Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
© Оскар Уайльд
— Нет, я все-таки не могу понять, — продолжал капитан, сидя за столом в центре управления. — Как? Как вы могли несколько минут разговаривать с чудовищем и даже не попытаться его убить?
— Оно не пыталось убить меня, — пожал плечами я, сидя в кресле напротив.
— А про других вы не подумали? О том, что даже если монстр оставит вас в живых, он может напасть на кого-то другого?
— Это, конечно, было бы прискорбно, — признался я.
— Все это время у вас на поясе висел плазмомет! И вы ни разу даже не прикоснулись к нему! — Тут капитан сорвался на крик: — Он у вас что, для красоты?!!
— Извините, если я…
— Да не нужны мне ваши извинения! Я пытаюсь понять, что за чертовщина здесь творится! Сначала вы притащили на мой корабль черт знает что в виде котенка! Потом этот «котенок» сожрал четырех членов моего экипажа! А вы теперь еще и мило с ним беседуете!
— Вероятно, вы несколько превратно меня поняли, — заметил я. — Вы же сознаете, что в мои намерения не входило причинить какой-либо вред. Я, как скромный служитель Дхармы, придерживаюсь принципа ненасилия…
— Какого еще к черту ненасилия? — снова прервал меня капитан. — А если бы то чудовище кинулось на вас, вы бы и дальше придерживались принципа ненасилия? Смотрели бы, как оно вас жрет? А если бы оно прямо на ваших глазах жрало вашу дочку? Вы бы стояли и скромно придерживались принципа ненасилия?!
Признаться, его нервная манера излагать свои мысли несколько меня обескураживала и приводила в дурное расположение духа. Тем не менее я еще раз терпеливо попытался объяснить:
— То существо, как вы говорите, чудовище, не просто диковинный хищник, а вполне разумная форма жизни. В первую очередь нам следует попытаться его понять и, возможно, попробовать помочь ему измениться…
— Правда?! Измениться?! Нет, серьезно? Вы правда сказали слово «измениться»? И как же вы собираетесь помочь ему измениться?! Если вы попадете в заповедник на Старой Земле и встретите там льва — вы тоже попытаетесь помочь ему измениться? Сделаете хищника вегетарианцем?
— Я не утверждаю, что могу сотворить такое, но сказано ведь, что даже собака обладает природой Будды. То есть у каждого живого существа есть шанс измениться, стать лучше и даже достичь просветления.
— Просветления! — выдохнул капитан и, хлопнув себя по лбу, так и остался сидеть, прикрыв глаза рукой и опершись на подлокотник.
— Как мне видится, Ио не просто кровожадное чудовище.
— Ио? — выпучил глаза капитан, опустив руку.
— Это его имя.
— Ах да! Никак не привыкну, что у этой твари есть имя.
— Ему очень страшно и одиноко. Почему бы нам не попытаться хотя бы понять его?
— Зачем?
— Что, если мы смогли бы установить с ним глубокую симбиотическую связь?
— Он тогда не напал на вас только потому, что не был голоден, ведь до того он сожрал сразу двух человек!
— Искренне скорблю…
— Да плевать! — ударил ладонью по столу капитан и спокойнее продолжил: — Если бы та тварь была голодной, разговор между вами состоялся бы совсем другой! А точнее, очень короткий!
— Это все так, если бы хищник был неразумным, как в приведенном вами примере про льва в заповеднике. Но, как я говорил ранее, мы имеем дело с разумной и очень необычной формой жизни.
— И что теперь? Подружиться с ним и выпустить к людям? Ставить эксперимент? Смотреть, будет ли оно жрать других или станет вегетарианцем?
— Совсем не обязательно. Мы, конечно же, не должны рисковать жизнями других живых существ. Он сказал, что если долго не будет есть, то стабилизируется в той форме, которую примет.
— И что?
— Это значит, что у него есть шанс, разве не так?
— Даже если так, это еще не значит, что он им воспользуется!
— Конечно, — кивнул я, — ведь каждый сам делает свой выбор.
— Сдается мне, он свой уже сделал! Четыре члена экипажа, черт побери! Знаете, как это все видится мне? Вы притащили на мой корабль нечто, что погубило четырех моих соратников! Пока что четырех! Вы мило беседовали с чудовищем…
— С Ио…
— Не перебивать! — гаркнул он и спокойнее продолжил: — Так вот, вы даже не попытались убить ту тварь, чтобы защитить экипаж! Это все будет в моем отчете! И уж поверьте мне, я добьюсь у межзвездного суда Содружества Семи Планет, чтобы вы ответили по закону и возместили весь нанесенный ущерб в максимально возможном объеме! В том числе и семьям погибших!
— Вы свободны поступать, как считаете нужным.
— Больше того! Если что-либо подобное повторится еще раз, и я узнаю, что вы опять мило беседовали с той тварью!.. Тогда вы будете арестованы как сообщник и останетесь под стражей до вердикта межзвездного суда!
Я, конечно, старый дурак. Уж лучше бы я не трогал ту гибернационную капсулу. Но мог ли я так поступить? Нет, конечно. «Кодекс чести космонавта» велит подбирать такие капсулы всегда, ведь их наличие в космосе свидетельствует о том, что находящееся внутри существо терпит бедствие. И кто знает, если не подобрать его, на сколько еще хватит запаса гибернации? А что, если в капсуле сломается что-нибудь?
Тот котик… Что мне было делать? Выбросить его за борт, потому что он слишком странный, а значит, возможно, представляет угрозу? Стремление уничтожать все слишком странное — это ксенофобия. Один из худших грехов согласно Библии
