Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Оперативные и тактические тылы Карельского фронта. Реки и озера тогда были скованны льдом. Наша группа была прикомандирована к Управлению Смерша Карельского фронта. Из водолазов мы превратились в лыжников. Работали в основном в своем тылу.
Летом сплошной линии фронта в этой болотистой местности не было. И у нас, и у врага была цепочка опорных пунктов на проходимой местности. Но зимой морозы сковывали непроходимые болота, а снег присыпал минные поля.
Диверсионные группы из разведывательного батальона горнострелковой дивизии СС «Норд» просачивались в наш тыл. Проводили засады на транспортные колонны, пытались осуществлять налеты на штабы и узлы связи. Действовали они достаточно профессионально. Уходя с места проведения диверсий, всегда минировали свои лыжные следы. Мы и смершевцы такие фокусы хорошо знали, а вот в частях Красной армии подрывов хватало.
Бойцы частей НКВД по охране тыла сутками лежали в засадах и секретах на наиболее опасных направлениях подхода диверсионных групп. Очень часто ребята серьезно обмораживались.
Но всю зимнюю тайгу ведь не перекроешь.
Тогда, в марте, вражеским диверсантам удалось незаметно пройти в наш тыл и уничтожить большую транспортную колонну на льду замерзшего озера. Погибло много наших бойцов, в том числе командир лыжного батальона. Жалко было и неприхотливых лошадок монгольской породы. Эсэсовцам удалось еще взять «языка». Тогда не мы, а бойцы батальона НКВД обнаружили и блокировали уходящую группу противника.
Минометы, которые лыжники из батальона по охране тыла тащили на санках-волокушах, начали обстреливать залегших между елями вражеских разведчиков.
А нам была поставлена конкретная задача взять «языка». Командовал нами капитан-смершевец.
Трем фашистам тогда все-таки удалось прорваться и уйти! Потом мы узнали, что в числе убитых был их командир — гауптштурмфюрер Хартман. Ему осколок мины угодил прямо в голову.
Пока мы, перебегая за деревьями, отвлекали на себя с фронта оставшегося прикрывать немца, капитан прополз через кустарник молодых елочек и оказался от немца сбоку. Вскочив, прыгнул вперед, уходя в поперечный кувырок [186].
Короткая автоматная очередь сбила несколько веток там, где мгновение назад был капитан. В воздухе запахло смолой.
Выходя из кувырка, капитан с колена двумя короткими очередями из ППС обезручил врага. Стрелял он метров с пятидесяти.
Когда я, Луис и еще двое ребят добежали до немца, тот в горячке боя простреленными руками пытался поднять автомат — наш ППШ с круглым диском. Удар прикладом отбросил его на снег.
— Быстро перевязку ему и обезболивающий укол, — скомандовал капитан.
Санинструктор нашей группы, вспоров финкой рукава меховой куртки, запачканной кровью, быстро и умело сделал свое дело.
Одет пленный был в двухцветную теплую куртку анорак, вывернутую белой стороной наружу. Его теплые белые штаны были также обильно политы кровью. Обут он был в горные ботинки с лыжными креплениями. Его лыжи забрал капитан. На руках были теплые рукавицы с дополнительным указательным пальцем, позволявшим вести огонь, не снимая рукавиц. Поверх куртки с капюшоном был надет ремень с белыми подсумками к ППШ. На голове у немца была завернутая шерстяная маска-чулок с прорезями для глаз. Естественно, никаких знаков различия на обмундировании не было.
Полуторка быстро домчала нас до расположения подразделения Смерша в тыловом районе дивизии.
Я присутствовал на допросе в жарко натопленном блиндаже. Допрос вел командовавший нами капитан. Переводчик, тоже младший лейтенант, как и я, писал протокол допроса, стенографируя вопросы и ответы.
Пленный оказался не немцем, а норвежцем. Давать какие-либо военные сведения он отказался сразу. Но в том, что касалось лично его, был достаточно откровенен.
Ему был задан вопрос, почему он, норвежец, воюет за гитлеровскую Германию, оккупировавшую его родину. После того как переводчик перевел, на лице пленного появилась снисходительная улыбка. Я уже достаточно сносно понимал немецкий, и его ответ понял без перевода.
— В наших частях СС служат добровольцы из всех стран Европы: Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Бельгии, Франции и Швейцарии. Мы сражаемся не за Германию, а во имя торжества западной цивилизации.
Услышав в числе стран Швецию, я поначалу усомнился. Со шведами [187] нам приходилось иметь дело.
Пленный был примерно моим ровесником. Светловолосый, голубоглазый, атлетически сложенный, он походил на рыцаря из фильма «Александр Невский».
— Вся Европа противостоит большевизму, а Германия — ее авангард в этой священной борьбе.
На лице капитана заходили желваки, шрам побелел. Он повернулся к младшему лейтенанту:
— Спроси его, а как же эти благородные молодые люди из СС сжигают деревни вместе с людьми, убивают детей?
Лицо пленного немного дернулось, видимо, кончалось действие обезболивающего укола. Он заговорил, тяжело дыша, временами останавливаясь и кусая губы:
— Война на Востоке — это схватка между культурой и варварством. Ваш большевизм — это восточное варварство. То, что Америка и Англия вместе с вами, это временно. Это — страны западной цивилизации, они скоро выступят против вас. А до конца варварство можно уничтожить только вместе с его носителями.
— Спроси, кем он был до войны, — приказал капитан переводчику. Тот повторил вопрос по-немецки.
Уже морщась от боли, эсэсовец ответил, что учился в университете на историко-философском факультете. Последние слова он произносил уже с трудом.
Обмякшего пленного увели под руки два бойца из роты охраны. Какое-то время мы все трое молчали. Первым заговорил капитан. Его лицо продолжало подергиваться. Я знал, что у него в блокадном Ленинграде погибла вся семья — жена и двое детей.
— Видишь, младшой, с кем дело имеем. Мы для них «унтерменши», недочеловеки, от которых нужно освободить жизненное пространство. Вот они этим и занимаются. Последние лет семьсот как минимум, со времен крестоносцев.
Он тяжело посмотрел на нас с переводчиком, затем перевел взгляд куда-то вдаль.
— Я после прорыва блокады Ленинграда в поселке Вырица был. Это шестьдесят километров от города. Там детский лагерь смерти располагался. Из маленьких детишек кровь выкачивали для таких вот истинных арийцев. Штабеля маленьких замерзших трупов. — Он опять посмотрел мне прямо в глаза. — Знаешь, как войска СС переводятся? — Я отрицательно мотнул головой. — Шутцштафель, охранные отряды национал-социалистической партии, идеологические, так сказать, войска. А то у нас многие думают, что это просто отборные части вроде десантников или вашей бригады. Нет, брат. У них и задача была в сорок первом соответствующая. Это уже потом они на фронте воевать стали, после поражения под Москвой. И служат в СС только добровольцы, исповедующие расовую теорию. Что замолчал, о чем задумался, тезка? — вернул меня в действительность голос командира.
Я положил на стол фотографию:
— Знаете, Виктор Николаевич, как про них мне один человек сказал?
— Ну, говори.
— Вера у них есть, а вот благодати нет. А тот, кому они служат, и их погубить хочет.
— Мудрено сказано. Это кто, не поп ли так сказал? — с интересом спросил Леонов.
— Да, он самый.
— Где это ты с ним беседовал?
— Когда в немецком тылу, вернее, в финском, работали. Все просто, Виктор Николаевич. В июне сорок четвертого готовилась Тулоксинская десантная операция. В устье реки Тулоксы, в финском тылу, была высажена отдельная морская стрелковая бригада [188]. Ну а наша задача, сами знаете, это, как всегда, обеспечить высадку десанта. В общем, береговую батарею финнов надо было из строя вывести и сделать проходы в противодесантных минных заграждениях. Финны там очень плотно охраняли берег. Патрули с собаками чуть ли ни на каждом метре. Поэтому нас выбросили на парашютах в их тылу. Там нас встретили партизаны и по болотам за пять суток вывели к устью реки. Одним из двух партизан был этот батюшка. Батя его партизаны называли, как и вас, товарищ командир. Вообще-то он в отряде завхозом и поваром был. Оружие в руки не брал. Хотя у него за германскую два Георгиевских креста было. Болота, тропы — все знал великолепно. Ориентировался и карту читал не хуже нас с вами.
— Где же он этому так научился? — с интересом спросил Леонов.
— В Первую мировую в отряде капитана Леонтьева служил. Там ведь не только казаки были. Я вам рассказывал раньше про пластунов.
Мне самому вспомнился невысокий кряжистый дядька, лет под пятьдесят. Весь заросший рыжей бородой, он походил на лешего из русских сказок. Одет он был колоритно: в ветхий подрясник, из-под которого виднелись немецкие мелко-пятнистые
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
