Сантьяго? Он утверждал, что Омонте инфицировал весь его инструментарий.
— Но это был шантаж! Дантист потребовал пятьдесят тысяч песо за две пломбы, а когда сеньор Омонте не согласился, он прибегнул к этому недостойному доводу, чтобы оправдать непомерно высокий тариф. Разумеется, пришлось сделать анализ крови…
— И каков был результат?
— О, отрицательный, конечно, отрицательный!
Уркульо зажег сигарету, затянулся и выпустил клуб дыма.
— Ладно, дорогой доктор, я не врач. Поэтому я, наверно, и не могу понять, каким образом этот отпрыск молодой, здоровой расы мог подцепить аристократическую болезнь. Черт возьми! Что делают миллионы! Подумать только, этот ублюдок, сын метисов, страдает тем же недугом, что и принц крови…
IX
Оловянная политика
Боливия того времени переживала период бурной деятельности, похожей на инфекционный процесс с очагом поражения в рудниках, куда, подобно бактериям, стремились бесчисленные сонмы людей.
Магнетическая сила металла привлекала и в подземные недра, и на заоблачные высоты тысячи индейцев, крестьян, которые покидали свои поля на время между жатвой и севом и нанимались в пеоны; тысячи городских ремесленников, бросавших мастерские, чтобы предложить свой труд и умение в рудниках; сотни молодых и пожилых людей из средних классов, которые бежали из городов, где не хватало работы и фантастически росла дороговизна; они переселялись на рудники без определенных планов, готовые занять любое место: от бурильщика до ночного сторожа, от помощника счетовода до начальника участка.
Индейцы и метисы тащили за собой семьи. Белые обычно приезжали поодиночке, чтобы разведать условия работы и решить, можно ли потом привезти жену. Приезжали также предприимчивые одинокие женщины и открывали лавки, таверны и постоялые дворы в ближайших к руднику деревнях или рудничных поселках. В поселках этих установился своеобразный общественный строй, где феодальную власть представляла компания, а вилланов — рабочие и случайные пришельцы, которые кишели кругом, занятые самой разнообразной деятельностью.
Инфекция распространялась, множились микробы, они наводняли исполинские горы и доводили землю до лихорадочного состояния. Рудничная лихорадка: коммерсанты, фрахтовщики, бродячие торговцы, вербовщики, рудокопы, инженеры, чолы, гринго, проститутки… Рудничная лихорадка, вызванная множеством микробов, неудержимым наплывом людей разной национальности, разного возраста, разного общественного положения, охватила обнаженное тело гор, и по нему поползли разветвления дорог, выступили наросты построек, заклубились дымы обогатительных фабрик и первобытных очагов. А кругом лежала в нетронутом величии окаменевшая природа, вознося к небу могучие вершины.
Вдали от очага инфекции политическая олигархия Боливии как будто и не замечала этого явления. И только когда возникла история со спиртом, первая зарница скандала вспыхнула на горизонте застойной политической жизни.
Вне круга отупевших политиков действовали люди, заинтересованные в свободной эксплуатации, свободном экспорте и свободной распродаже руд Боливии; люди, состоявшие на службе у сеньора Омонте или у других компаний, которые вознаграждали их крупным жалованьем или тайным участием в прибылях.
Компании Омонте нужен был послушный сенат, чтобы обеспечить послушный состав верховного суда, где решались все тяжбы с частными лицами или государством по спорным вопросам, возникающим в промышленности. Таким был, например, вопрос о спирте. Компания Омонте получила монопольное право на ввоз спирта в страну сроком на три года; следовательно, она могла сама снабжать свои рудники, а излишек продавать населению.
Торговля спиртом тоже была своего рода рудником. Сторонники правительства организовали конкурирующую Национальную компанию, которая попыталась вытеснить монополию Омонте. Но Омонте посмеялся над попытками Национальной компании, так как к концу срока своих полномочий ввез достаточное количество спирта, чтобы отравлять индейцев всей страны еще в течение трех лет.
Началось большое судебное дело. «Национальные» отравители, через министра финансов, который был акционером компании, добились административным путем, чтобы ввоз последней партии спирта, в количестве ста восьмидесяти тысяч бидонов, был признан незаконным, поскольку правительство отказалось продлить освобождение от налогов, на которое ссылалась компания Омонте.
Адвокаты Омонте, со своей стороны, рассчитывали на верховный суд. Они открыли два фронта: один в судебно-административной сфере, где новой спиртовой компании был вынесен научно обоснованный приговор, другой— в сфере политики, с целью свалить кабинет министров — конкурентов. Это стало возможно, поскольку доктор Густаво Куэльяр, уважаемый апостол нейтралитета, был подкуплен, и за Омонте оказалось девять сенаторов против восьми, поддерживающих министра финансов.
Запрос в конгрессе касался не его, а премьер-министра и имел в виду не бидоны со спиртом, а то, что премьер-министр отсутствовал на открытии конгресса и не прислал по этому поводу свои извинения.
Но тут выступил один из выдающихся членов правительства, сенатор Веласкес, замечательный оратор, прекрасная пуританская душа, и заявил, что данный запрос затрагивает священные принципы независимости исполнительной власти, которым никогда не изменяло правительство. Не подозревая об истинных причинах конфликта, он призвал всех министров солидаризироваться с ним. Разыгрался парламентский бой между большинством сената и всем кабинетом.
— Наша республиканская жизнь опирается на независимость исполнительной власти, и только тираны, подобные Мельгарехо, не признают ее!
— Лист бумаги, который вы, сеньор министр, хотите бросить в уличную грязь, это конституция, это наше знамя.
— Подобно римским сенаторам, мы накроемся белой тогой регламента дебатов. Пусть исполнительная власть обрушит свой удар на наши головы, головы отцов отечества!
Три дня шли словопрения. Но в пылу полемики министр Тельес Кастро бросил спичку в горючую смесь.
— Почтенные сенаторы говорят, будто они защищают прерогативы конгресса. На самом деле они защищают сто восемьдесят тысяч бидонов спирта компании Омонте, которые правительство отказалось освободить от налога…
Кабинету было выражено недоверие. Оппозиция, поиздевавшись над дракой между своими, потребовала кабинета национального единства.
Среди сенаторов по всей стране славился своей независимостью доктор Куэльяр, крупный финансист. Он стал министром финансов. В качестве такового Куэльяр объявил, что правительство, неизменно уважая независимость исполнительной власти, согласно с решением верховного суда, который поддержал права компании Омон-те. Лидер оппозиции, доктор Мартин Гуаман, стал министром путей сообщения.
На короткое время наступил мир.
Большая пресса Боливии, как правительственная, так и оппозиционная, была единодушна в восхвалении прогрессивного деятеля Омонте:
ПРОМЫШЛЕННИК, КОТОРЫЙ ПРОСЛАВИЛ БОЛИВИЮ
«Один из видных представителей нашего общества, недавно прибывший из Чили, сообщил нам, что промышленник сеньор Сенон Омонте разрешил вопрос о приобретении новых оловянных и вольфрамовых рудников в Боливии. Сеньор Омонте, чьи филантропические дары благотворительным учреждениям в Париже высоко подняли за границей престиж нашей страны, принял это решение с целью благоприятствования мелким рудникам, которые без мощной поддержки крупного капитала остаются непроизводительными. Скупая их, сеньор Омонте осуществляет рискованную операцию, ибо если в известный момент олово и сулило заманчивые перспективы, то в настоящее
