Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
верить Григорию Александрову, из больницы он настойчиво требовал, чтобы фильм показали Сталину («Этот просмотр волновал его больше всего другого»)363. В мае 1946 года Эйзенштейн лично написал Сталину с просьбой посмотреть вторую серию, сформулировав ее важность в структуре трилогии: «Чтобы оттенить широкие батальные полотна, данная серия взята в более узком разрезе: она внутримосковская и сюжет ее строится вокруг боярского заговора против единства Московского государства и преодоления царем Иваном крамолы»364. Сталин к этому моменту вторую серию уже посмотрел: результатом этого просмотра стало выпущенное 5 марта 1946 года постановление Секретариата ЦК, запрещающее выпуск фильма на экран365.
Фильм произвел отрицательное впечатление не только на Сталина. 7 февраля 1946 года состоялось заседание худсовета, на котором обсуждали вторую серию. Его участники, признавая мастерство режиссера и местами блестящую работу, почти в один голос отмечали то гнетущее впечатление, которое произвел на них фильм. Актер Борис Чирков признавался, что ему стало страшно за человечество, за то, что такие страшные люди не только жили, но и продолжают жить, и фильм вместо того, чтобы взбадривать, «принижает и подавляет»366. Режиссер Сергей Герасимов говорил, что фильм не дает объяснения жестокости Ивана Грозного, предъявляя его клиническим самодуром, что из‐за отсутствия во второй части великих мероприятий вся она превращается в мучительное ожидание и не предлагает целостного образа367. Режиссер Иван Пырьев отмечал, что опричники в фильме ведут себя не как русские люди, а «как иезуиты какие-то», что его симпатии как зрителя оказываются на стороне бояр, которым рубят головы, «этих русских бородатых людей, добрых и хороших», потому что в людях, которые следуют за Грозным, нет ничего человеческого. «Я не знаю, не могу точнее объяснить, но как русскому человеку мне тяжело смотреть такую картину, — добавлял Пырьев. — Я не могу ее принять, потому что мне становится стыдно за свое прошлое, за прошлое нашей России, стыдно за этого великого государя — Грозного, который был объединителем и первым прогрессивным царем нашей России»368. Вслед за Пырьевым о нерусском духе картины говорил и актер Алексей Дикий, но главное его впечатление — непрекращающаяся жуть: «Везде звериный глаз, убийство одно за другим, одно за другим»369. Эта мысль была продолжена писателем Леонидом Соболевым, уже прямо называвшим опричников садистами: «Нужно опричников полюбить, потому что люди во имя большого и прогрессивного добра делали очень хорошие вещи. Но это непонятно. Я не могу ни понять, ни полюбить. Вы говорили относительно пляски опричников, что это пляска хлыстов, а я бы сказал, что это пляска садистических хлыстов. Когда Басманов говорит — жарь, жги терема, то это уничтожение не во имя народа, не во имя исторического будущего, а во имя присущего людям садизма: им нравится убивать, сжигать терема»370.
Мнение худсовета часто не совпадало с мнением партийного руководства: картины нередко запрещали после одобрения худсоветом и, наоборот, выпускали в прокат, несмотря на отрицательный отзыв худсовета371. При просмотре первой серии «Ивана Грозного», впоследствии отмеченной Сталинской премией, члены худсовета тоже высказывали критику: в частности, актер Борис Чирков говорил, что ему страшно смотреть картину, а Алексей Дикий — что Россия выглядит чужой замоскворецкой Помпеей372. В случае второй серии, однако, мнение худсовета совпало с мнением Сталина: на него опричники также произвели тяжелое впечатление. Свои мысли по этому поводу он изложил на заседании Оргбюро 9 августа 1946 года: «Человек совершенно отвлекся от истории. Изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-Клукс-Клана»373. Сталин обвинил Эйзенштейна в том, что тот не понял, что опричнина была прогрессивным явлением, но проблема была не в ошибочной трактовке истории, а в том, как изменилась современность.
К тому моменту, как была закончена первая часть, необходимость оправдывать репрессии 1930‐х годов и заключение пакта Молотова — Риббентропа осталась в прошлом. Война изменила и имидж СССР, и имидж его руководителя, и перед советским искусством встали другие задачи. Для первой серии, законченной к концу 1944 года, это не оказалось проблемой: новый контекст лишь подсветил ее апологетический пафос. Начало 1945 года, когда фильм вышел на экраны, было периодом триумфа Советского Союза, шаг за шагом освобождавшего Европу от фашизма. Пропагандируемое явление миру новой величественной страны, ничем не напоминавшей дикие орды, которыми пугала Европу немецкая пропаганда, создавало необходимый контекст для восприятия фильма: новый образ Ивана Грозного был отражением нового образа СССР. В восторженной рецензии на первую серию Всеволод Вишневский подчеркивал этот момент, заявляя, что прежде на Грозного «злобно клеветали, называя его „кровавым тираном“, государственные изменники вроде Андрея Курбского и те иностранцы, которые видели в историческом становлении России лишь „завоевания“, а в русских — лишь „варваров“, которых не следовало „пускать в Европу“». Теперь клевета была рассеяна, фильм Эйзенштейна показывал «подлинную историческую Россию — широкую, с монументальной архитектурой, с высоким развитием музыкальной культуры, связанную глубочайшими историческими нитями с Византийской империей»374. Такой же величественной и культурной, опровергнув всю прежнюю клевету, являлась миру и Советская Россия. Опричнина в рецензии Вишневского превращалась в «надежные командные кадры армии», составленные из «новых людей». Эта армия — «подлинная, хорошо вооруженная, с лучшей в Европе артиллерией» — оказалась способна «разгромить все волжское ханство, разгромить Казань и Астрахань, побудить государства Кавказа войти в сношения с Москвой, заставить Европу резко переменить оценку России» и бросить вызов немцам, «с неслыханной жестокостью истребившим славян на Лабе». Из всех описанных побед и достижений в первой серии фильма фигурировала лишь Казань, но Вишневский красочно достраивал образ, опираясь на победы Красной армии и превращая Россию Ивана Грозного в идеальную репрезентацию Советского Союза. Уже в апреле 1945 года фильм показали в Швеции, затем в Чехословакии и Франции — реакция в Европе тоже была восторженной375.
Вторая серия была закончена в феврале 1946 года. К этому моменту советские военные заслуги стали забываться, а советское руководство всерьез было обеспокоено развернувшейся на Западе антисоветской кампанией, направленной на дискредитацию Советского Союза и, в частности, Красной армии. Описания зверств, чинимых советскими военными, кочевали из газеты в газету, распространялись на радио, но главное — отражали реальный ужас, который наводили на местное население вышедшие из-под контроля советские войска. Красная армия больше не была объектом восхищения: чем дальше, тем чаще и охотнее западная пресса снова сравнивала ее с захватившими Европу варварами. В этом контексте вторая серия «Ивана Грозного» с ее разгулом жестокости оказывалась подтверждением той картины, которую рисовала европейскому населению антисоветская пропаганда.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
