сын, чувствуя взгляд, поднимал голову к отцу, тот сразу переводил глаза на свою чашку на столе, из которой лениво поднимался пар.
— Пап, ты что чай не пьешь?
— Горячий, — Телль обрадовался, что сын обратился к нему.
— У меня не горячий.
— У тебя что там, вода льется? — забеспокоившись, Фина заглянула за мужа. — Закрой кран.
Тонкая струйка воды лилась в раковину. Фина давно еще рассказывала, как в детском доме их учили беречь воду и свет, наказывая, если что-то горело попусту или проливалось лишнее. Жена до сих пор не могла избавиться от вбитой привычки их экономить, ненавидя ее, как и все остальное, вынесенное из детдома.
Телль повернул кран.
— Спасибо, — Ханнес отодвинул пустую чашку. — Мне с вами посидеть?
Фина видела, что сын уже устал, и чуть качнула головой.
Ханнес отправился в свою комнату. Телль хотел было пойти за ним, но Фина взяла его за руку.
— Не надо, — мягко сказала она. — Дай все же Ханнесу побыть одному. Чашки я сама помою.
Сев на табурет, Телль уставился на свой чай. Фина готовила суп на следующие дни.
— О чем думаешь? — небрежно спросила она мужа.
— Да о чем тут другом можно думать? — Телль не поднимал глаз от узора на клеенке стола.
— Слушай: тяжело, да. Но не надо этой тяжестью мешать жить другим. Не нагнетай, — попросила Фина.
— Хорошо, не буду.
Телль порой слышал от жены такие слова, которые, кроме нее, вокруг никто не произносил. По Нацвещанию часто дикторы рассказывали, как в других странах народ "угнетают", а слово "нагнетают", как ему казалось, говорила только Фина. Телль связывал это с тем, что она много читала — особенно раньше, когда не так уставала, когда не было детей, и когда еще можно было найти разные книги. Сейчас Фина перед сном иногда открывала что-то из прочитанного Ханнесом. Как правило, надолго ее не хватало, и наутро книга оказывалась в сумке. На работе Фина старалась читать в перерыве, но, случалось, что политинформация и обязательная, как для сидячего работника, производственная гимнастика занимали все отведенное на обед время.
Телль подошел к комнате сына. Дверь была чуть приоткрыта. Телль увидел, что Ханнес читал. Голова его была скрыта за книгой, ноги свисали с дивана. Приглядевшись, Телль узнал обложку "Принца и нищего". Ханнес читал его уже четвертый или пятый раз.
— Ты чего тут стоишь? — раздавшийся сзади голос Фины напугал Телля.
— Просто.
Радио в коридоре объявило время — 20.55. Надо было включать Нацвещание. Фина зашла в родительскую спальню и повернула выключатель телеприемника. Дождавшись, пока засветится экран, она настроила громкость, чтобы не было совсем тихо, после чего закрыла дверь в комнату.
— Пошли, переберешь пшено, — шепнула Фина мужу. — Я завтра кашу утром сварю — и нам на завтрак, и Ханнесу на весь день.
Несмотря на то, что сын не мог слышать родителей, разговаривали они негромко.
— Ты видел, какую Ханнес книгу читает? — спросила Фина.
Сложив руки под столом, чтобы не мешать мужу, она смотрела на поглощенного перебиранием крупы Телля.
— Да, про принца и нищего, — сказал тот, не отрываясь от дела.
В отличие от жены, Теллю это занятие нравилось. Он сосредоточенно выбирал пальцем, а потом отодвигал в сторону от желтых зернышек темные и шелуху.
— Это была одна из первых книг, которую я прочитала после детдома. "Принц и нищий" стоял у нас в библиотеке, но без начала. Кто-то его вырвал, много страниц. Я не брала эту книгу специально — ждала, когда смогу открыть целую, — вспоминала Фина.
Во взгляде ее мелькнуло сожаление.
— Неужели тебе не интересно было читать?
— Что? — подняв голову, переспросил Телль. — Нет.
Фина с досадой вздохнула и отвернулась, не желая сейчас видеть Телля. Двадцать восемь лет этот человек был ее мужем, но иногда он казался совершенно чужим. В такие моменты Фина спрашивала себя: как они могли столько прожить вместе?
Отряхнув пальцы, Телль удовлетворенно смотрел на собравшуюся горстку мусора. Фина взяла кастрюлю и аккуратно ссыпала туда хорошее пшено.
Потом она заглянула к сыну. Ханнес уже спал. Руки его лежали вдоль тела, а на груди с каждым вдохом поднималась раскрытая книга. Фина осторожно убрала ее, поправила сыну одело, погасила в комнате свет и закрыла дверь.
Телль хотел выключить телеприемник.
— Не надо, — шепнула Фина, показав на стену, за которой были соседи.
Достав из-под подушки конверт, она положила его перед мужем.
— Что ж… — Телль вскрыл конверт, медленно прочел документ и передал его жене.
Фина тоже читала медленно, возвращалась к уже пройденному, останавливалась.
"В случае неисполнения предписания в срок ребенок будет изъят из семьи с последующей передачей в институт развития человека"… — закончила она вслух.
Опустив руку с документом, Фина задумалась.
— Может, у сына будет шанс выжить, если его заберут? — стремясь зацепиться хоть за что-то, она посмотрела на мужа. — Ты знаешь кого-то, кто отдал туда своего ребенка?
— Нет. Оттуда еще никто не возвращался. И никаких вестей.
— Почему?
Телль не знал, что ответить. Он чувствовал, как его ум уперся в стену. Эта стена была прямо в его голове, во лбу.
— Почему ты молчишь? — требовательно спросила Фина. — Почему ты боишься принять решение?
— Нет здесь хорошего решения, — слова давались Теллю с трудом. — Тут — либо мы, либо они. Инспекции тоже нужно план выполнять.
Фина взглянула на мужа так, будто он сказал какую-то гадость. Телль согласился с женой. Даже, несмотря на то, что сам он такое ну никак не мог придумать, все же — именно он произнес эти слова.
— А если сказать, что сын умер? — подумав, осторожно предложила Фина. — Даже можем сделать похороны, а сына спрячем в квартире? Пусть он не выходит на улицу, не подходит к окнам…
— Будет протокол с опознанием, — Теллю казалось странным, почему Фина об этом не подумала.
— Кому опознавать-то? Кто Ханнеса помнит в лицо? Соседи только.
— Соседи его услышат и скажут.
— Я поговорю с ним, он будет тихо разговаривать.
— Сколько он будет жить такой жизнью?
— Зато живой, — уверенно подытожила Фина.
Телль безнадежно покачал головой. Его руки легли на колени.
— Тело нужно опознать, потом будет заключение со справкой, кремация. То есть, кого-то придется опознавать, вскрывать, сжигать. Понимаешь?
— Вскрывать? Это они Марка… — ужаснулась своей догадке Фина.
— Я не видел.
Фина подошла к окну, отодвинула штору. Кроме ее отражения в стекле и светящейся комнатной лампочки, там ничего не было видно. Фина открыла форточку.
Телль выключил свет, чтобы светящееся окно не бросалось в глаза с улицы. За силуэтом жены блестели в темном небе звезды.
— Я им сына
