что подобные случаи могли иметь место в действительности.
Мелких животных — мышей, кроликов, морских свинок и куропаток — иногда скармливают живым рептилиям в немногих зоопарках; полагаю, еще чаще так поступают частные владельцы змей и крупных ящериц. Организации типа Общества по пресечению жестокости по отношению к животным против подобной практики. Я и сам не уходил от вопроса, можно ли считать скармливание хищникам живых существ гуманным и этичным. Мне возразят: в дикой природе хищник ведь убивает жертву, здесь властвует право клыка и когтя. Что сделаешь, таков закон природы! Какая разница, в джунглях или в зоопарке! И наконец, какая разница между белой мышью, поднесенной на завтрак питону, и белым козлом, поднесенным на завтрак тигру?
Ответить на это нужно, по-моему, так. В дикой природе и хищник, и его потенциальная добыча свободны. Оба бродят по просторам саванны или джунглей, у обоих есть свои шансы. Да, шансы есть и у потенциальной добычи. Например, когда лев преследует газель Томсона, он достигает успеха лишь в 29 процентах случаев. Даже если два или больше львов охотятся вместе, их шансы на успех возрастают лишь до 52 процентов. А вот в зоопарке или сафари-парке у козла ноль шансов выжить. Точно так же и поведение хищников, живущих в неволе, претерпело изменение под влиянием человека. Животные вроде тигров живут в зоопарке большими общинами, нежели в дикой природе. Они привыкли к регулярному питанию и разучились охотиться. Их техника добычи жертвы утрачивает свою остроту и становится скучной. В дикой природе голодная кошка моментально сражает свою жертву — в зоопарке она превращает охоту в затянувшуюся игру, обрекая жертву на мучительную смерть.
Со змеями другая ситуация. Эти рептилии не играют с жертвами в смертельные игры. Если змея хочет есть, она ее убивает, если нет — нет, а техника охоты одинакова что в австралийском буше, что в стеклянном виварии. Некоторые змеи, например королевские кобры, иногда отказываются есть неживую пищу; некоторые соглашаются на свежезабитого кролика или мышь. Что до мелких животных, обреченных на съедение — грызунов или домашних кур, — то, когда их помещают в виварий, где хищница лежит себе смирнехонько, время от времени высовывая раздвоенный язык, они обычно не испытывают чувства страха и не ведают, что с ними станет. Когда же наступает последний акт трагедии, он наступает мгновенно, примерно так же, как у домашнего животного в умелых руках фермера или рабочего на скотобойне. Конечно, у этих животных нет ни выбора, ни шанса; но нет его у барана, быка или свиньи, забиваемых на корм людям. Змеи так же хотят жить, как тигры и как мы, голые обезьяны; но, в отличие от нас, змеи убивают только ради питания и в порядке самозащиты. И они уж точно не переедают, чтобы потешить желудок. Да, в некоторых обстоятельствах и для ограниченного числа особей и видов кормление живыми существами представляется оправданным, но к этому числу никак не отнесешь тигров и других крупных хищников. Что им действительно нужно, так это хорошее мясо и в некоторых случаях — сухой или полувлажный корм, который мы даем домашним собакам и кошкам. Я вернулся в отель в угрюмом настроении и поклялся, что в Гаванский зоопарк больше ни ногой. Эту клятву я держу до сих пор.
В отличие от моего друга Роберта, который недавно опубликовал сборник своих рассказов в подчеркнуто Хемингуэевском стиле, я никогда не принадлежал к страстным поклонникам этого маститого американского писателя. Здесь же, на Кубе, его почитают как героя; его дом и места, которые он любил посещать, входят в туристические маршруты, в его честь названо новое морское судно. Вследствие сокращения моего визита в зоопарк, Роберт предложил съездить в рыбацкую деревушку Кохимар, где был написан «Старик и море», и зайти в бар «Ла-Терраса», куда нередко заглядывал писатель пропустить стаканчик.
Было влажно и душно; Кохимар, куда мы прибыли во второй половине дня, оказался абсолютно неживописным местом с покосившимися бунгало и деревянными хибарками по берегу моря. «Ла-Терраса» по-прежнему существует, только теперь это грязное, засиженное мухами заведение, где за рахитичными пластиковыми столиками сидели несколько старцев; но длинный деревянный бар и официанты в белых рубахах и галстуках, явно готовые обслужить клиентов, выглядели более обещающими. Обоих нас мучила жажда.
— Два холодных пива, — заказал Роберт.
— К сожалению, пива нет, — сказал бармен.
— Тогда два джина с тоником.
— Очень извиняюсь, компаньеро, джина тоже нет.
— А водка есть?
— Сожалею, компаньеро, вчера всю выпили.
— Виски?
— Боюсь, не найдется.
— Кока-кола?
— Увы, не завезли.
— В таком случае, два бокала воды с тоником и побольше льда.
Официант одарил меня широкой улыбкой и сделал жест двумя большими пальцами вверх.
— О, лед есть! Лед у нас самый лучший! — И затем, после паузы, добавил: — А вот тоника нет.
— Попробуем другую тактику, — шепнул мне по-английски Роберт. — Компаньеро, что у вас есть? — продолжил он уже по-испански. Радостная улыбка, которая озарила лицо бармена, сама по себе стоила того, чтобы приехать на нее посмотреть.
— Есть ром, компаньеро. Сахар есть. Могу выжать лимонного соку.
— И… нет ничего больше?
— Как это — ничего больше?! А вода?! — В подтверждение своих слов он постучал пальцем по кувшину, полному мутноватой жидкости, — вдруг мы его не так поймем!
— Прекрасно! Сделайте нам из всего этого «Дайкири», — сказал Роберт.
Услышав это слово, бармен с подчеркнутой церемонностью принялся готовить напиток; от такой бравуры засияли тарелки и стаканы. «Дайкири» оказался вовсе не так уж плох. Мы сидели на балконе, смотрели на карибские волны, судачили о двояком толковании «Смерти после полудня», а также о том, что могло довести человека до самоубийства. Я вспомнил, как видел Хемингуэева попугая, до сих пор живущего в одном баре в Барселоне. Когда мы заказали по очередной порции «Дайкири», к нам подошел тощий человечек со смуглым кожистым лицом и тонкими усиками.
— Разрешите представиться, — сказал он. — Хайме. В последние дни сюда захаживает мало чужеземцев.
Мы пригласили его присоединиться; не заставив себя упрашивать и залпом выпив стакан рому, он рассказал, что он — художник, изготовляющий сувениры из черного коралла, добываемого с больших глубин. Он не думал упрашивать нас купить его изделия — ему просто хотелось выпить рому и потрепаться. Но все же после мы отправились к нему в мастерскую и увидели коллекцию удивительных коралловых украшений. Но, сколь бы прекрасны ни были произведения искусства, черный коралл принадлежит к исчезающим видам, как черный носорог или горилла, и его добычу ничем нельзя оправдать. Мы засмущались, когда он настоял на том,
