– Значит, у тебя проблемы со зрением, – усмехаюсь я.
– Нет. Просто я смотрю как художник. Я знаю, что для хорошего рисунка необходим контраст и что темная сторона придает миру объем, без нее он был бы плоским и неинтересным. Я вижу твою темную сторону. Но для меня ты прежде всего мой друг, а потом уже потомок Дискордии. И я тебе друг, даже если почти, даже если ты не нуждаешься в друзьях. Я уже понял, что та ночь была ошибкой в твоей программе, и ни на что не рассчитываю, но я буду помогать тебе, буду тебя защищать, как смогу, – если нужно, и от тебя самой.
Он замолкает, а я не знаю, что отвечать на его признания, поэтому привычно цепляюсь за логику:
– Меня не надо защищать, Ливень. Просто не жди, что я снова стану такой, как в ту ночь. Это была ошибка, случайность, чей-то не слишком удачный эксперимент. Меня заставили чувствовать, а теперь я уже не помню, как это. Это как будто была не я. Но, наверное, в этом тоже часть ответа на мой вопрос.
Ливень отворачивается, пряча грустную усмешку:
– А может, ты тогда была больше собой, чем когда-либо.
– В смысле?
– Ладно, забудь. Так в чем состоит вопрос?
– Зачем кто-то пытается манипулировать нами и заставляет нарушить Контракт.
– Какой контракт? Нами? Вас что, много?
Светлые брови и лучистые глаза превращают его в ребенка. Он, может, и успел что-то нагуглить, но далеко не все. Его реакция меня веселит.
– Представь себе, да, – отвечаю я. – Достаточно, чтобы сжечь Рим и половину Европы в придачу. Но Контракт – он как бы для того, чтобы мы этого не сделали…
В конце концов, Герцен разрешила мне рассказать правду, а Ливень и так уже знает половину. Поэтому я рассказываю – о ней, о нашей Богине, о сделке и золотых ампулах. Ливень слушает как зачарованный, потом в его глазах появляется ужас.
– Страшно? – смеюсь я.
– Да, – отвечает он хриплым голосом. Заглядывает в стакан, допивает последний глоток чая. – В смысле… ты же не умрешь, Сэйнн? После двадцати одного?
– Не собираюсь.
– Спасибо, это успокаивает. – Ливень тоже смеется, нервно и как-то с усилием. – Так какой у нас план? Подозреваю, что доктор Асиано не так уж много тебе рассказал.
Приходится признаться:
– Нет, к сожалению. Но, знаешь, мне бы сейчас пригодился тот инструмент. Задница, в которой я оказалась, явно глубокая.
Амстердамский стрелок
Мне все еще не хватает забытых дома Apple Watch, и я решаю купить новые, как только появится время. Потому что за временем надо следить – судя по всему, его мало, а у меня на сегодня еще одно важное дело. Я как раз собираюсь вызвать такси, когда получаю звонок по «фейстайму». На экране появляется лицо Хэйни, растрепанной и с мокрыми глазами. И, едва я беру трубку, сестра вопит:
– Сэйнн! С тобой все в порядке?!
– М-м… Вроде да, а что?
Ливень смотрит с тревогой, я выхожу с телефоном в кухню и прикрываю дверь.
– Фух! – Вздох облегчения, потом Хэйни снова начинает плакать. – Сэйнн, ты жива! Значит, Карел не успел тебя найти?
– Нет, я сказала, что не хочу его видеть. Он что, и тебя доставал?
– Ой, Сэйнн… Ты что, еще ничего не знаешь? – Сестра буквально задыхается от слез и от волнения. – Это уже во всех новостях, даже в международных. Он вчера вечером открыл стрельбу возле I amsterdam. Убил троих туристов, ранил больше десятка человек. Но я не знала, кто это сделал, пока не увидела комментарии под его последним постом – там, где ваше фото. Я думала, что ты тоже была с ним и тебя уже нет…
Она еле договаривает последнее предложение, потом плачет, смеется, спрашивает еще что-то и перебивает сама себя на полуслове. Кажется, именно так и выглядит истерика. Я думаю. Интересно, если бы Карел меня нашел, он бы и меня убил. Или все же он и его новые дружки хотели чего-то другого?
– Хэйни, со мной все хорошо. – Я осторожно прерываю ее поток. – Я в Риме еще минимум на пару дней. Так что не волнуйся. Его поймали?
Сестра молчит, опустив голову, слезы катятся по щекам, она вытирает их свободной рукой. Я жду. Потом она говорит:
– Его застрелила полиция. Прямо на месте. Они пытались взять его живым, но он совсем слетел с катушек… Сэйнн, мне так жаль…
Она опускает руку с телефоном, и секунд десять я вижу только белый потолок и слышу всхлипы. И пытаюсь осмыслить новость. Значит, Карела больше нет. С того момента как он стал пешкой в непонятной мне пока чужой игре и до его гибели прошли всего сутки. Сколько у меня времени, чтобы хоть что-то выяснить?
Тем временем Хэйни снова появляется на экране, вытирает слезы и говорит уже спокойнее:
– Знаешь, это не единственный такой случай. За последние два дня в Нидерландах арестовали несколько человек, которые вели себя совершенно дико без какой-либо причины. Некоторые из них погибли. В Гронингене один студент пытался ограбить ночной киоск, а потом покончил с собой, прыгнув с моста. Представляешь?
Конечно, я представляю, вот только это не добавляет нисколечко ясности. Сестра шмыгает носом, вздыхает и явно не решается что-то сказать.
– Сэйнн… Это… кто-то из ваших? С эликсиром что-то пошло не так, да?
В ответ мне остается только хмыкнуть и промолчать. Фраза «Что-то пошло не так» вполне емко описывает ситуацию – в том плане, что я ничего конкретного так и не узнала. Приходится ответить честно:
– Я не знаю. Пока не знаю. Но, пожалуйста, держись подальше от незнакомых людей. И никому из чужаков – слышишь, никому! – не давай тебя касаться. Не спрашивай сейчас ничего, просто сделай, как я говорю. Ладно?
– Ладно. Как ты там вообще? Ты с Герцен?
– Нет. Герцен умерла.
– Что?! – Глаза Хэйни снова наполняются слезами. – Господи, это ужасно…
– Да. А главное, очень не вовремя.
– Ты… – Хэйни опускает взгляд, как будто боится на меня взглянуть. – Ты совсем ничего не чувствуешь?
– М-м…
Я пытаюсь вспомнить, что я чувствовала, когда увидела Герцен мертвой, похожей на ангела среди голых бетонных стен и яркого света. Пытаюсь вспомнить нашу последнюю поездку с Карелом, как мы лежали на кровати в римских апартаментах, пили вино, он был красив как бог, я любовалась им и не было ничего, что бы меня хоть сколько-нибудь беспокоило. Я ищу хоть какое-нибудь чувство за привычным холодным спокойствием… Но нет. Путешествие во внутренний мир оказывается короткой прогулкой – там есть мысли, догадки, и некоторая, пожалуй, рассеянность и усталость, но ничего из того, о чем спрашивает Хэйни.
– Ты знаешь ответ. – Я сбрасываю кроссовки и с ногами забираюсь на широкий подоконник. – Но мне будет ее не хватать, это точно. Как у тебя дела?
