Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Я научилась шить и переделала на себя кое-что из бабушкиного гардероба, потому что достать нужный материал в те годы было сложно, а мне просто необходимы были шелк, и бархат, и настоящее кружево, и мех. На выпускной я себе сделала отпадное платье – изысканное, изящное, в стиле модерн… и приколола бутоньерку с настоящей орхидеей, бог весть, как я ее достала. Конечно, это был только первый опыт. Я была одна, и они не поняли… и лохматый учитель литературы не упал к моим ногам, и никто не пригласил меня танцевать, ну и бог с ними… Обыватели! Я уже знала. Знала, что все смогу, и мне было на них наплевать.
Я много читала, я ходила в музеи, я окончила филфак и стала специалистом по Серебряному веку, собрала вокруг себя небольшой кружок поэтов, почти таких же талантливых, как я. Мой друг-фотограф познакомил меня с вернисажной жизнью… Сам потом отошел от этого всего, а я осталась. Всё завертелось: жизнь – театр, жизнь – игра. Бал бумажных дам.
Я до сих пор представляю себе, что влюблена в Александра – прекрасного и недостижимого моего рыцаря в серебряных доспехах – или в учителя, который представляется мне страстным и немного порочным. Поэту нужна великая любовь, желательно несчастная, ещё лучше – две, чёрная и белая. Потому что от счастья стихи не пишутся, от него только попрыгать хочется.
Это не мешает мне очаровывать других. Вот этот мужик в единственном свитере недаром на меня смотрит. Хотя и неодобрительно смотрит, но на самом-то деле я ему, конечно, интересна. Но я никогда не выйду замуж. Нет, может и вышла бы, но только если бы муж смог принять то, что я никогда не стану домашней хозяйкой. Я не домашняя, я дикая, вернисажная, богемная. Я никогда не буду готовить обед, пусть даже не мечтает. Обед, хозяйство – какая это всё пошлость! Это для унылых теток, в каких превратились мои бывшие одноклассницы.
По утрам я пью шампанское – или думаю о нём, днём – кофе, много-много кофе. Если есть деньги – иду в ресторан, нет – на вернисажах можно перехватить. Мне вообще много еды не нужно. Талант должен быть голодным. Ну или мама накормит гречкой, в конце-то концов… только об этом никто не должен знать. Как и о том, что я зарабатываю себе на хлеб преподаванием литературы в этом долбаном институте. И про мужа тоже, если он будет… потому что мне нужны поклонники, много поклонников. А муж – это так пошло!
Но до чего же, однако, мрачную выставку устроил С.! Хотя я вполне согласна с общей мыслью. Но можно было бы обойтись, наверное, без лазания по помойкам. Это как-то не комильфо, не изящно. К тому же, он ведь фотограф. Впрочем, это, видимо, его фишка, и в чем-то он прав: чтобы на тебя обратили внимание, приходится надевать брюки через голову.
А по сути всё так… Как бы я хотела получать настоящие письма, а не лайки в Фейсбуке! Настоящие, на красивой почтовой бумаге с водяными знаками и тисненым узором на полях. Написанные от руки красивым почерком. С засушенными лепестками розы в конверте… Я хранила бы их, перевязанные голубой ленточкой, в жестяной коробке от иностранных конфет, на крышке которой нарисована влюбленная пара на фоне Эйфелевой башни. Хранила бы рядом со своим дневником, в котором я каждый день описываю то, что со мной не случилось…
* * *
Можно считать, что выставка удалась. Если корреспондентша ничего не перепутает, как это у них бывает, может получиться приличное интервью. Народу на вернисаже, конечно, не много, но что поделать – и масштабы зала не те. Зато Елена воспользовалась поводом и пригласила Андреева. Он человек влиятельный, вхожий в следующий круг. А его друг – вообще знаменитость.
Эх, если бы их снять! Портреты знаменитостей – это уже совсем не то, что просто фотографии неизвестно кого. Тут были бы и выставки, и деньги… А какие руки у Андреева – руки скульптора! Сильные, большие, пластичные. Женщинам должны нравиться… Впрочем, он женщинами не интересуется. Но смотрит на всех, словно лепит, словно держит в руках, обладает… А у Бершадского рука тонкая, нервная, беззащитная какая-то, а лицо прямо античное, греческое. И тело, должно быть, тоже хорошо, несмотря на возраст. Жалко, что он сам не танцует. Наверное, Андреев без ума от его физики. Он же в своих скульптурах всегда отталкивается от античного канона… Чтобы его искорежить, конечно, иначе какой постмодернизм… Но видно, что любит-то он классику, хоть и скрывает, потому что это не модно.
Вот бы снять что-нибудь наподобие… ну, там «Скульптор и его модель». Надо попытаться, через Лену. Может быть, Пигмалион и Галатея? Бершадский в образе оживающей скульптуры? Банально, да, но под соусом гомосексуализма пройдет… А может, немного не так: скульптор ваяет прекрасную статую юноши, влюбляется, она оживает под его руками, а потом… Потом он ее уничтожает, потому что ему не нужен живой человек, ему нужно его представление о нем, идеальный образ. Но это уже сюжет с развитием – для балета, а не для фотографии. Могу продать.
Все подходят, хвалят. Ну еще бы: столько коньяку поставил. Мужик в свитере с оленями… как его? А, да…Эрик. Или Эдик? Вот он меня понимает. Искусство изжило себя. Жемчужные зерна теряются в куче навоза, да и не нужны они никому. Я бы сфотографировал этого Эдика в темной комнате, в углу с паутиной. Только тоненький лучик света откуда-то сверху. Никогда он не станет тем, чем хочет. Смотрит высокомерно, держится отчужденно, а на самом-то деле ему тоже нужно одобрение. Всем нужно. Говорил спьяна, что уедет на необитаемый остров искать себя. Искать черную кошку в темной комнате, в которой ее нет. И кричать иногда: «Поймал, поймал!». Никуда он не денется: он такой же суетный, как и мы все. Иначе не болтал бы, а давно уехал. А может, так: пустой угол, да пустой. И его тень на стене. Да, только тень. Выразительная, узнаваемая тень.
А вот и Агата пришла. Кошка голодная. Блуммм! Женщина в лиловом. Как бы я ее снял? Она, кстати, страсть как любит фотографироваться. И даже не понимает, какая она нелепая. Все в ней пародийно… кроме глаз. Взгляд, да. Он не наружу, а внутрь. Внутрь себя. Она никого не видит на самом-то деле. Я бы ее снял в тёмных солнечных очках. Или с глазами, нарисованными на веках… Нет! У нее в глазах или в очках должна отражаться она сама! И непременно снял бы голую, и чтобы все эти ее… дурацкие тряпки… висели на вешалке на стене, а она стояла рядом… с глазами, в которых отражается она сама.
Интересно, что за стихи она пишет? Как-то ни разу руки не дошли. Я в литературе вообще не особо разбираюсь. Хотя вот та рукопись, что я на помойке нашел… Я ее почитал немного даже. Что-то странное в ней: как будто про себя читаешь. Заставила задуматься. Мне даже в какой-то момент показалось, что нас на самом деле нет, будто мы все кому-то снимся или нас какой-то писатель выдумал, не очень талантливый. Даже страшновато стало – не дочитал. Серёге отнес, он в редакции работает, может, ему пригодится.
– Снимаешь?
Это Елена. Я сфотографировал бы ее в кресле. Вернее, она как бы сама и была бы креслом. Старинным, мягким, прочным… Почему я этого до сих пор не сделал? Не знаю… просто только что пришло в голову. Она знает эту мою манеру – смотреть на всех, как будто я фотографирую.
– Да.
Когда я снимаю людей, я их люблю, они мне интересны. Каждая черточка модели кажется по-своему прекрасной. Но в остальное время я их ненавижу. Да, да… и когда портрет оживает, его хочется уничтожить и любить то, неживое изображение, которое на самом деле живее и правильнее. Я некоторое время работал в ателье «Фото на документы». Не получилось: люди не узнавали себя, а я их видел насквозь.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
