Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Мы сели за стол. На нас никто не обращал внимания, все ели и не общались друг с другом. Как будто они были одни.
Бабушка усадила меня и принесла тарелку с неприглядной жижей. Я понял, что мне тоже надо будет ее есть. Папа сказал, что это хаш. Он был как суп, но в него надо накрошить сушеный лаваш, тогда он превращается в кашу. У меня забилось сердце, на меня стали смотреть все эти дяди – чавкая, фыркая и облизывая пальцы. Папа сказал, чтобы я делал как он. Он начал с чеснока, его добавляют по вкусу в суп. Папа мне помог. Потом соль, тоже по вкусу. Мне сказали, что очередность имеет значение. Если сперва покрошишь туда лаваш, то не сможешь правильно, по вкусу, добавить соль и чеснок. Я сделал, как надо. Папа уже спрятался под полотенцем и начал есть. Я решил тоже так сделать. Но не мог понять, как можно есть руками. И вообще, зачем есть руками, если есть ложка? Я огляделся и с ужасом обнаружил, что ложки нет. Потом увидел бабку, которая стояла у стола и прислуживала. Она подошла ко мне и спросила, чего я хочу. Я сориентировался и сказал:
– Ложку можно?
Тут отец вылез из-под полотенца и посмотрел на меня так, как будто я за столом пукнул.
И я понял: лучше бы пукнул! Нельзя было просить ложку!
На меня посмотрели еще и незнакомые дядьки – как мне показалось, неодобрительно. И мне стало ужасно стыдно. Я засучил рукава и начал, размазывая хаш по лицу, есть. Он попадал не только в рот, я вымазался до колен. Все начали смеяться, я не понял почему. Ведь я ем, как все, что тут смешного? Потом все стали говорить, что я молодец и настоящий мужчина. Я стал причиной того, что все начали друг с другом общаться и говорить, какой молодец мой отец, что меня привел с собой. И они обязательно расскажут своим маленьким детям, какой я богатырь и настоящий ленинаканский мужчина. Не то что некоторые из Еревана… которые едят хаш ложкой!
Я превратился в павлина, которому сказали, что у него не только красивый хвост, но и прекрасный голос. И мне показалось, что надо выпить водки. Я потянулся за папиной стопкой. Все опять начали смеяться и сказали, что я выпью в следующий раз, когда еще немного подрасту. И мне налили лимонад. Я еле разлепил свои губы и выпил весь стакан. Хаш был очень сытным, липким, как клей. Я не смог осилить всю тарелку, но главное – я ел его руками! Бабка, которая прислуживала, вытерла меня мокрым полотенцем и скормила мне уже ложкой остатки из тарелки. И мы встали. Папа оставил бабке зеленую трехрублевую бумажку, мы попрощались и вышли.
На улице уже было светло. Я вдохнул свежий воздух и понял, что со мной сегодня произошло что-то особенное. И надо обязательно рассказать маме, как я ел хаш руками. Папа был согласен, но попросил сразу этого не делать. День был еще впереди, и не хотелось его портить.
– Вырастешь – расскажешь. А пока пусть это будет нашим секретом.
Икра
Как-то мама с папой полетели в Москву. Наверное, за покупками. В ядерной сверхдержаве был дефицит на самые примитивные товары, начиная с одежды и заканчивая мебелью. Хотя Армения считалась экономически развитой республикой.
Дефицит был визитной карточкой СССР. Легкая промышленность производила в основном говно, которое нельзя было носить или употреблять. В СССР хорошо делали только то, чем и на чем можно было убивать, уничтожать и летать в космос, чтобы лучше видеть врагов. Леонид Ильич целовался в десны с руководителями соцстран, и было такое ощущение, что они сейчас начнут сношаться прямо перед камерами. Про это рассказывались анекдоты, расцветал с яблонями и грушами народный фольклор. Заграничные товары – мы их тогда называли фирменными – можно было купить только в Москве. Особенно в магазинах ГУМ и ЦУМ. Отключив предварительно нервы, чтобы не задушить неприветливую продавщицу, для которой ты – черножопый.
Мама часто брала меня с собой в Москву. Даже один раз хотела сводить в Мавзолей Ленина, но, увидев очередь, решила пойти в Третьяковку.
На этот раз папа из Москвы вернулся, а мама осталась, чтобы еще что-то купить. Отец приехал с чемоданом, мы с сестрой решили его открыть, чтобы разложить все по полкам в гардеробе и посмотреть, что там есть для нас. В чемодане лежало грязное отцовское белье – работа для стиральной машины, а под ним – множество банок черной и красной икры. А в карманчике чемодана мы нашли черную плоскую кассету для нашего магнитофона «Сони», купленного на заработанные честным трудом сертификаты в чековом магазине год назад. Мы сразу отправили кассету в открывшийся ротик магнитофона, он проглотил ее, пожевал и начал петь. Мы уже слышали эту группу по центральному телевидению в «Голубом огоньке» на Новый год. И по нашему республиканскому каналу ее показывали вместе с Демисом Руссосом, Джо Дассеном и другими заграничными певцами, которые, наверное, считались приемлемыми для советского уха. В общем, кассета с «Бони Эм» пришлась очень кстати.
Странно, конечно, что ее мы нашли у папы: его раздражала громкая музыка, а тут мы включали ее на полную катушку. Мама тоже всегда жаловалась, если музыка была громкой. А я не понимал, как можно, скажем, Led Zeppelin или Deep Purple слушать тихо. И меня ужасно бесили родители, когда открывали дверь в мою комнату и начинали философствовать:
– Знаешь, Серёжик, когда слушаешь тихо, тогда музыка становится намного приятнее.
Меня бесило, что, вместо того чтобы сказать: «Иди в жопу, Серёжик, со своей музыкой, мы любим Аллу Пугачеву и Софию Ротару, и этот шум и крик нам не подходят», они начинали нести полную чушь. Придумывали какие-то фальшивые объяснения вместо правды. Еще меня разрывала злость, когда мама закатывала глаза от классики. В этом было что-то пафосное, мол, смотрите, как я страдаю.
Сейчас это смешит, но в переходном возрасте хотелось всех задушить. Всех без исключения! С годами понимаешь, что люди просто разные. И дети – не пристройка к зданию, не прицеп к машине. Это что-то отдельное. Может, в чем-то на тебя и похожее. Но дети всегда лучше нас. Нам об этом не говорили. Наши родители всегда были умнее, лучше… и прочая хрень.
Обед варить не надо было, мы весь день жрали красную и черную икру. Мне больше нравилась красная, а сестра говорила, что черная дороже, и ела ее чайной ложкой. Мы просто купили масло и хлеб.
«Бони Эм». Икра с маслом. Праздник! Это было счастьем, тем более что папа мог спокойно лежать и дремать на диване, и «Бони Эм» его не раздражала.
Вообще я замечал на протяжении всей жизни, что, когда родители были по отдельности, они почему-то были более вменяемы и согласны с нами. Никто ни на кого не орал, не обижался. И мне всегда казалось – уже в зрелом возрасте, – что если кого-то из них не станет, то второй успокоится наконец. Но когда ушел отец, мать окончательно потеряла смысл жизни, она была в растерянности. Ругаться стало не с кем. Вроде всю жизнь страдала с ним, я даже помню, как-то она сказала, что, когда отец умрет, будет плакать не о нем, а о бессмысленно проведенных с ним годах и угробленной молодости. Но вышло совсем наоборот. Она страдала, даже говорила, что в отце были хорошие качества. На нее было грустно и смешно смотреть. А я понял, что вообще не знаю людей.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
