— Я понимаю, что Элис — гнилой орешек, — говорю я. — И рада, что мы больше не друзья. Она ведет себя просто как дура. Мне ее даже жалко.
— Ну да. — Мик зевает. — И мне тоже.
— Да и что она может нам сделать? Когда мы переедем, она даже не будет знать, где мы. И номер мобильника я поменяю, она не сможет мне позвонить. Так что ничего она мне не сделает.
— Ничего, — соглашается Мик. Он поворачивается и целует меня. — Ты в полной безопасности. Она не сможет тебе навредить.
34
На следующий день Мик получает пакет. Его приносят, когда Мик на репетиции, и я показываю посылку только поздно вечером, когда он приходит домой. Он открывает пакет не сразу, и я умираю от любопытства.
— Открывай скорее! — прошу я. — Может, там что-то интересное! Какой-нибудь подарок на день рождения?
— Сомневаюсь. До моего дня рождения еще целая вечность.
— Ну, давай, давай! — тороплю я. — Ну как можно быть таким нелюбопытным! — Я вкладываю пакет прямо ему в руки. — Открывай скорее!
Мик пожимает плечами и разворачивает пакет. Адрес отправителя не указан.
— Наверняка какая-то ерунда. Буклет из налоговой полиции или что-нибудь типа того. — Тут он вдруг усмехается. — А это не ты его послала? Может, поэтому ты так нетерпелива?
— Нет, — заверяю я. — Это не я. Клянусь.
Но он не верит, качает головой и, продолжая улыбаться, открывает пакет. Внутри — какая-то книга или альбом для фотографий. На обложке — картинка и надпись.
— А вы знаете, кто рядом с вами? — громко читает Мик и улыбается, но уже озадаченно. Он переворачивает страницу, держа книгу так, что мне ничего не видно.
— Мик! — смеюсь я. — Я это точно не посылала. Это не от меня. Я не знаю, кто…
Я замолкаю, увидев выражение его лица. Он хмурится и бледнеет.
— Что такое? — спрашиваю я. — Мик, что случилось? Что там?
— Господи боже, — хрипло произносит он, и я вдруг понимаю, что этот пакет от Элис.
— Дай мне посмотреть, — с трудом выговариваю я, протягивая руку.
— Послушай, не надо. Не смотри! Пожалуйста, я прошу тебя.
— Не глупи, Мик. Дай мне эту ерунду. — Мой голос звучит резче, чем хотелось бы. — Прости, — продолжаю я. — Дай мне. Не надо ничего скрывать.
Он неохотно протягивает мне альбом.
— Кэтрин, — предупреждает он, — тут такая дрянь! Она совсем сошла с ума, не придавай этому значения, хорошо?
— Хорошо, — киваю я. — Хорошо. Я знаю. Я все знаю.
На титульном листе — большая фотография. На ней — я и Рейчел, это фотография из нашего семейного альбома, та самая, которая так часто появлялась на страницах газет после смерти Рейчел. Мы на пляже, рядом, широко улыбаемся, наши волосы растрепаны и влажны. Мы обнимаем друг друга и кажемся такими счастливыми.
Фотография намеренно порвана посередине, а над ней — большими буквами, вырезанными из газет, составлено предложение: «А вы знаете, кто рядом с вами?»
Следующая страница заклеена случайными выдержками из газет того времени, когда Рейчел была убита. Хотя они все из разных статей, Элис склеила их вместе, чтобы получилось что-то вроде связного текста. Из газетных букв составлен и заголовок.
«Осуждены невиновные? А виновный остался на свободе?
Но кто на самом деле несет ответственность? Сейчас, в наше просвещенное время, мы не можем считать виновными только тех, кто непосредственно совершил преступление.
Тот, кто совершил преступление, немало страдал в детстве. Отец алкоголик избивал его, а мать бросила. Неудивительно, что он вырос без каких-либо понятий о морали.
А вот сестры Бойделл вели жизнь, полную богатства и привилегий. У них был большой удобный дом, прекрасный сад, теннисный корт и бассейн.
Но прекрасное образование и воспитание не помешало Кэйти Бойделл без разрешения родителей взять свою четырнадцатилетнюю сестру на вечеринку и позволить ей напиться.
Так кто же виноват на самом деле?»
Я чувствую, как сжимается сердце. Мне хочется кричать, оправдываться, просить защиты.
Следующие страницы заполнены фотографиями и статьями из разных газет, беспорядочно разрезанными, но во всех этих отрывках большими буквами набраны слова: трусость, убийца, предательство, безответственность, ревность.
На последней странице наклеена моя цветная фотография, совсем недавняя. Я смеюсь, откинув голову, и кажусь совершенно счастливой. Под фотографией подпись:
«Кэтрин Паттерсон теперь живет без сестры».
На обложке — заключительная надпись: «Так кто же Кэтрин Паттерсон — Кэйти Бойделл — жертва или убийца?»
— Выкинь это! — Мик выхватывает альбом из моих рук и яростно швыряет его через всю комнату. — Не смотри больше!
Я молчу. Не могу говорить. Я просто поворачиваюсь, иду к кровати и ложусь, свернувшись в клубок.
Мик садится рядом и кладет руку на мое плечо.
— Может, нам следует позвонить в полицию? — предлагает он. — Она зашла слишком далеко.
— Нет.
— Но мы должны как-то остановить ее.
— Я не хочу привлекать полицию.
Я боюсь, что все начнется сначала. Снова полиция, расследование, газетчики, как стервятники.
— И к тому же они ничего не сделают. Не смогут.
Мик крепко обнимает меня.
Я тоже обнимаю его, и в конце концов мы засыпаем.
Когда я просыпаюсь утром, альбома уже нет.
35
Следующие несколько дней, пока Мик работает, я готовлюсь к переезду. Я прихожу в квартиру Вивьен и упаковываю вещи. Мне нравится думать о будущем, я мечтаю о жизни с Миком. Надо же, он так понравился моим родителям, и мама так обрадовалась, что у нас будет ребенок. У меня больше нет никаких сомнений: мы все делаем правильно, мы же любим друг друга, и все будет хорошо.
Я отправляю Вивьен письмо по электронной почте и сообщаю, что уезжаю. Обещаю забирать ее почту и присматривать за квартирой, пока она не приедет. В конце я прошу прощения за такой свой поступок. Она немедленно отвечает.
«Не извиняйся! Я знала, что есть какая-то причина твоему счастливому виду, и очень рада, что ты встретила человека, которого по-настоящему полюбила. Не могу дождаться, когда вернусь домой и увижу тебя и твоего Мика.
Береги себя, обнимаю и люблю,
Тетя Вивьен».
Три вечера уходит на то, чтобы упаковать все мои вещи и прибрать квартиру. Я хочу оставить ее в безупречном порядке, поскольку очень благодарна Вивьен за кров. Я заканчиваю в половине одиннадцатого вечера и собираюсь пойти посмотреть окончание концерта Мика. Он обещал позвонить, но не позвонил, и я решаю, что публика никак не может отпустить его.
