class="p1">– Яр, давай ты выгонишь всех и закроешь дверь. Ты же видишь Насте неприятно.
Невыносимо слушать Ника. Его хладнокровный голос, такой словно ничего не было и нас застали не за сексом, а за игрой в шашки.
– Насте неприятно? – рвет и мечет отец. – А как ей еще должно быть! Ты насилуешь ее на празднике собственной матери. Ты, почти женатый человек! Ублюдок.
Я слышу глухой звук удара и кричу, когда Ник от неожиданности валится на пол. Но тут же встает, но я не могу на него смотреть. Не могу.
– Не неси херни, никто никого не насиловал. Настя, – касается моего плеча горячая рука Ника, но я отскакиваю, словно меня ужалили. Стыдом, проникающим в каждую клеточку.
– Не трогай ее, тварь!
– Настя! – он снова зовет меня, просит поддержки, а я только головой мотаю, сказать ничего не могу, посмотреть не могу. Я боялась именно этого, боялась, что все узнают и осудят. Ведь я скромная дочка, а теперь трахаюсь с чужим женихом на дне рождения своей матери.
– Настя! Посмотри на меня! – берет меня за плечи Ник, но отец его отталкивает прямо в стену и снова глухой звук удара. Я не выдерживаю. Убегаю из туалета, как маленькая девочка, убегаю от позора, который сама на себя навлекла. Убегаю от Ника, которого мне нельзя было любить. Нельзя, нельзя, нельзя. Мимо мамы, что зовет, мимо Платона, что усмехается, мимо Ингрид, что осуждает. Туда, в свою комнату, под одеяло, где больше никто не будет на меня смотреть.
Я плакала. Я так горько плакала, как никогда раньше. О Нике, которого обвинили несправедливо, о себе, облитой грязью. О нашей любви, которой не суждено быть.
Ну как я ему посмотрю в глаза. Как я, вообще, кому – то посмотрю в глаза. Мне придется остаться здесь, под этим одеялом и больше никогда ни с кем не видеться.
Этот план мне даже нравится, но весь план рушит мама, тихонько позвавшая меня откуда-то сверху. Она потянула одеяло на себя, но я только сильнее в него вцепилась, словно это поможет избежать разговора. Разговора, который должен был произойти гораздо раньше. Или никогда.
– Настюш…
Это ее «Настюш» слышится таким ненатуральным. Мне кажется сегодня она окончательно поняла, что я не ребенок. Что я – не она.
И нужно обращаться ко мне только грубо и резко «Настя».
– Мам, давай потом поговорим.
– Лучше сейчас, пока ты себе чего-нибудь еще не навыдумывала.
Я даже реветь прекращаю. Откидываю одеяло.
– Навыдумывала? О чем?
– Про Ника, – она гладит меня по голове, а мне неприятно. – Я ведь понимаю, что такие мужчины не насилуют и ни к чему не принуждают. А ты, моя глупая девочка, поверила, что нравишься ему.
В голове шумит, в глазах щипит от обиды.
– А я не нравлюсь?
– Нравишься, но не так, как думаешь. Он в тебе видит другого человека. Вот у него и сносит голову.
– Другого – это тебя? Значит со мной можно встречаться только потому что мы с тобой внешне похожи?
– Ну а как еще объяснить, что он утащил тебя в туалет на моем дне рождении. Милая, ты ни в чем не виновата. Отец погорячился. Меня заревновал.
– Отец тоже накинулся на Ника из-за тебя? Тоже увидел с Ником не меня?
– Я с ним поговорю, – она еще что-то говорит, меня не слышит совсем. У меня в ушах гул стоит. И это я из-за страха перед матерью и ее самоуверенностью боялась быть с Ником? Боялась ее обидеть, унизить. Зато как лихо она унижает меня.
Боль, что была отголоском становится только больше и я задыхаюсь. Мне плохо. Мне плохо, потому что я сегодня предала Ника. Ника, который искренне меня полюбил. Такую вот глупую. И не потому что я копия мамы, а просто потому что я это я.
– Он взял меня здесь, потому что знал, что я здесь буду, мам. Он взял меня здесь не из-за тебя, а потому что я всю неделю его игнорировала. Игнорировала, потому что боялась причинить боль тебе! Я боялась задеть твои чувства, а тебе волнуешь только ты.
Она сначала молчит, а потом так спокойно встает, словно уходить уже собирается.
– Это не правда, моя девочка! Ты должна понимать, что рано или поздно столкнешься с тем, что во сне он произнесет мое имя. Как ты будешь жить с ним дальше. Я хочу уберечь тебя от боли.
– Поздно, мам! Мне уже больно, больно, что мать ставит свою значимость превыше меня!
– Как ты можешь так говорить! Я люблю тебя! Я защищаю тебя! Твои чувства.
– Как я защищала твои, что привело к предательству любимого человека. Я пойду поговорю с ним, я все ему объясню. Он поймет, он любит меня!
– Нет.
– Что «нет»?!
– Сейчас, в таком нестабильном состоянии ты никуда не пойдешь. Сядь и подыши.
– Но я не могу дышать! Ты, ты своей неописуемой красотой не даешь мне дышать.
– Настя! Что ты несешь!
– Ты всегда пыталась сделать из меня себя, потому что любишь только себя.
– Настя, это уже ни в какие границы не лезет! – она повысила голос ровно так же как я. Но я не могла молчать. Мне хотелось орать, кричать. Паника, что Ник меня не простит на этот раз, застилала глаза слезами.
– Я ухожу!
– Сядь! Я все равно никуда тебя не пущу в таком состоянии!
– А мне уже девятнадцать, я могу сама решать.
– Что ты можешь решать! – срывается и она. – Как кинуться из туалета, где тебя застукали с так называется любимым человеком? Ты продемонстрировала сегодня какая ты взрослая и позорить нас с отцом я больше тебе не дам!
– Позорить?!
– Ты чужая невеста, он чужой жених. Вам вообще не стоило это начинать.
– Ты просто хочешь оставить его себе, тебе просто захотелось острых ощущений, я видела, как ты на него смотрела, ты просто завидуешь, что он трахал меня, а не тебя в том туалете.
Щеку в момент обожгло. Моя голова повернулась в сторону, но я тут же посмотрела в глаза матери. Испуганные. Она ведь никогда меня не била.
– Мне кажется немного поздно учить меня методом силы.
– Насть, я не хотела, я просто…
– Я знаю, погорячилась. Я тоже.
– Настя.
– Раз мне нельзя к Нику, то я хочу остаться одна.
– Настя.
– Сейчас я хочу остаться одна! – крикнула я, и вернулась под одеяло. Туда, где не будет никого. Только я и боль, что заполняла мое существо. Мама ушла, а я тут же достала телефон из-под
