Мы совсем не думали принимать участия в этой охоте, но Каму объяснила нам, что на это время положительно никто не смеет оставаться в Каманаке. Таков закон.
Старые и больные, неспособные к походу, спокойно устраняются тем простым способом, о котором я уже говорил.
Мы могли бы это время жить в палатке, помимо пещеры, но нам было решительно дано понять со стороны гак-ю-маков, чтобы мы шли с ними. Мы не хотели восстанавливать против себя племя и поэтому согласились.
Наше путешествие благодаря этому откладывалось до будущей весны. Зима запрет нас в Каманаке. Но с тем большим вниманием докончим мы приготовления, и кто знает, не встретимся ли мы весной с какой-нибудь вспомогательной экспедицией, вызванной нашими сообщениями.
На Большой Охоте представится нам также возможность исследовать северную часть страны. Фелисьен на этот раз также не делал возражений. Итак, мы с покорностью судьбе приготовлялись к Большой Охоте.
За два дня до выступления в поход мы увидели, что все женщины, дети и подростки молча оставили по данному приказу свои пещеры. Волосатые охотники собрались в центральной пещере. Пришла Каму и увела Надежду. Мы, мужчины, могли оставаться.
Троглодиты были в полном вооружении и торжественно разрисовали себя охристой глиной, начертив на груди и плечах целую систему коротких и длинных параллельных линий. Когда же самый старый охотник – отец нашей Каму – убедился, что все налицо, мы отправились внутрь скалы. Коридоры мне показались знакомыми, – угадали их и остальные. Сюда всех нас, кроме Надежды, таскали в темную пещеру патриарха.
Когда мы вошли, огонь блестел голубоватым светом и неопределенный силуэт, подобный фантому, выдавал присутствие неподвижного старика.
Мы сели на землю около него, в кругу, держа наготове свое оружие. Сидели мы так в тяжелом молчании долгое, бесконечно долгое время, не делая ни малейшего движения, в полной, непроглядной, чуть не в кромешной тьме, так как скоро огонь был погашен. Слышно было только прерывистое дыхание троглодитов.
Сначала несмелое, потом все усиливающееся рыдание вырвалось из темной пещеры, из какого-то затерявшегося изогнутого коридора или расселины. Оно пробиралось к нам потихоньку, как чудовище; с хрипением завыло, как умирающий зверь, и затихло.
Я чувствовал, как Фелисьен рядом со мной дрожал от волнения. Сам я был также сильно взволнован. Звук этот неизгладимо врезался мне в память, но он был так своеобразен, что я не в состоянии описать его. Я убежден, что это было завывание скрытого в глубине скалы потока.
В этот момент один из гак-ю-маков высек огонь. Как только трут воспламенился, все мы ударили, согласно предписанию, кулаком о землю. Небольшой огонек вступил в отчаянную борьбу с тяжелым мраком, который, казалось, наваливался на него из углов пещеры.
Тут патриарх, сидевший в середине, начал бормотать. Он ворчал как россомаха, ревел как медведь, издавал звуки ревущего оленя.
Троглодиты слушали, очевидно воодушевляясь, с оскаленными зубами, уставив в огонь свои блестящие глаза. Они отвечали еще более громким ворчанием. Но вдруг сразу затихли, и кто-то, трудно различаемый в полумраке, встал и что-то бросил в огонь, – скорее всего это был жир.
Заискрился, затрещал, дымно запылал костер; вспыхнуло яркое пламя и озарило таинство пещеры. Всюду кругом появились на стенах большие изображения зверей. Были здесь мамонты, олени, дикие лошади. Картины были вырезаны на стенах твердым инструментом и обведены черной краской и охрой. Они отличались той живостью, которая является характерной чертой произведений палеолетических охотников.
Но вот кто-то набросил на огонь мокрую кожу. Картины исчезли; тьма поглотила их. Остался лишь тлеющий огонек. Мы встали и в том же порядке вышли из «Пещеры Образов».
Я догадываюсь, что гак-ю-маки приписывали этому примитивному обряду какое-то магическое влияние на результаты наступающей охоты. На стенах нарисована лишь та дичь, на которую бывает охота. Ни одного хищника. И пещера есть строгое табу – святыня, место, куда имеют доступ только взрослые охотники.
После этого входы в Катмаяк были завалены камнями и заложены стволами деревьев, чтобы не вздумалось там поселиться медведям и россомахам.
Одноглазый троглодит остался в «Пещере Образов» в одиночестве, в темноте и гробовой тишине, с пищевыми запасами, положенными около него на расстоянии руки.
Мы выступили в путь неприятным, сумрачным днем. Гак-ю-маки шествовали, вооруженные запасами копий, стрел и молотков. Их жены тащились, как вьючные лошади, с визжащими ребятишками, с шестами для палаток, с голышами для пращей и с остальной утварью.
У нас было оружие, запас патронов, палатка и складной челнок. Несчастный Эква прямо-таки исчезал под горой багажа.
Орда направилась к востоку вдоль берега озера. Мы снова увидели султан пара над розовыми террасами и услышали шипение и свист гейзера. Через два часа после этого мы достигли пустынной, однообразной местности.
Край был слегка волнист и покрыт сухим ковром лишайников. Ни одного кустика не было видно на обширном пространстве. По левую сторону уходила вдаль черная линия озерных вод. Конус Катмаяка начал скрываться в туманах южного горизонта и вдруг пропал.
В этом бедном краю животные были чрезвычайной редкостью. Только дважды видели мы вдали оленьи стада. Но снежные совы да пеструшки появлялись все чаще и чаще. В некоторых местах маленькие грызуны изрыли вокруг всю почву своими норами.
Они виднелись всюду, стоя на задних лапках у входа в норы, толстые, выкормленные. И хотя снежные совы хватали их то и дело, казалось, что их не убывало. Каждое мгновение проваливалась у нас почва под ногами.
Женщины набили множество этих зверьков, доставивших орде желанную и приятную перемену пищи.
Мы разбили лагерь под открытым небом. Было полное отсутствие ветра, и мы не поставили даже палатки.
После двенадцатичасового отдыха орда пустилась в дальнейший путь. Молодые охотники по временам уходили в сторону и возвращались с какой-нибудь добычей.
На третий день увидели мы на севере столб дыма. Гак-ю-маки рассматривали его с вниманием. Это был сигнал.
И наши люди тотчас же развели огонь и покрыли его слоем сухого лишайника, отчего образовался густой, высоко поднявшийся кверху дым.
Через полчаса после этого прибыл к нам маленький троглодит, принадлежавший к Восточной Орде; за поясом у него торчало метательное древко. Он пробыл у нас некоторое время, сидя у огня и обгрызая окровавленную кость. Оглядев нас без особенного любопытства, он ушел.
Восточная орда шла почти на одинаковой высоте с нами, так что мы могли видеть дым ее костров, но орды держались особняком.
Мы перешли через несколько речек и ручьев и пересекли несколько болот. Наконец, достигли северной оконечности озера Надежды.
Позднейшими походами и измерениями мы установили, что этот водоем имеет приблизительно величину Боденского озера в Швейцарии и что он расположен в виде неправильного серпа, тупые рога которого обращены на запад.
