– Нормально сказать можете? У меня здесь, – Ефрем Иванович развёл руки, демонстрируя двух перепуганных женщин, не менее напуганного мальчика, – мать, сын, жена. Давайте без пугалок про комбинированные травмы.
– Жив, в сознании, вопрос транспортировки в специализированное учреждение решается, – сменив тон, ответил Дмитрий Сергеевич, глядя на Марину Ивановну. – Всё будет хорошо, – со сдержанной улыбкой обратился он к Марселю.
– Можно к нему? – тут же заговорила Марина Ивановна.
– Кому-то одному, – кивнул доктор. – Хотя, идите двое. Всё равно устроили проходной двор из реанимации, – последнее он пробурчал под нос, уже повернувшись спиной к посетителям, показывая, что готов проводить делегацию. – Верхнюю одежду сдайте, – показал рукой в сторону гардероба, примостившегося в неприметном углу серого вестибюля с облезшей краской на стенах.
Реанимация находилась на первом этаже, к дверям вёл узкий тёмно-синий коридор, заканчивающийся железной дверью. Лида содрогнулась, смотря на серую краску двери. Первым за врачом спешно двигался Марсель. Даже в вихрастом затылке читались нетерпение и страх.
Марина Ивановна, наоборот, замедлила шаг, опасаясь встретиться с действительностью. Лида, несмотря на то, что не была матерью, а только собиралась ею стать, если удача будет на её стороне, понимала её. Интуитивно ли, рефлекторно, душой или разумом – неважно.
О своих чувствах Лида старалась не думать. Организм словно впал в режим экономии энергии. Оставались силы для поддержания жизнедеятельности, поддержки жизни, развивающейся внутри, на сильные, выматывающие эмоции – нет. Наверняка, со стороны она казалась излишне спокойной – не рыдала, не заламывала руки, не причитала. Не удивительно, что ей приписали нелепую связь с бывшим мужем.
Дмитрий Сергеевич потянулся к массивной ручке, не успел дотронуться, как дверь распахнулась, и на пороге появилась целая делегация во главе с несколькими врачами с такими же измождёнными лицами, как и у сопровождающего Фроловых.
– Ефрем Иванович, – окликнул один из бодро шагающих посетителей реанимации в накинутом поверх делового костюма белом халате. – Рад встрече, несмотря на обстоятельства. Марина Ивановна, добрый день, – тут же кивнул он в сторону остановившейся Фроловой. – Здравствуй, Марс, – мужчина протянул руку Марселю, тот ответил на рукопожатие, ничуть не смутившись перекрёстных взглядов других участников процессии.
На Лиду, к её счастью, никто не глянул, будто не было её в коридоре. Она не без удивления узнавала лица, регулярно мелькающие на экранах телевизоров. Чиновники первого эшелона власти, министры. Лида узнала не всех, она никогда не интересовалась политикой, но жить в информационном вакууме, естественно, не удавалось.
– По поводу транспортировки решаем, – продолжил тот же мужчина, его Лида не вспомнила. – Подниметесь позже? – он показал глазами на потолок, видимо, кабинет, где «решалось по поводу транспортировки», находился этажом выше.
– Сейчас, – отрезал Ефрем Иванович, подтолкнул в спину жену и Лиду, давая понять, чтобы они шли к Ивану, организационные вопросы он возьмёт на себя.
Марина Ивановна крепко взяла Марселя за руку, тот покосился на бабушку, хотел было вывернуться – жест стал очевиден всем окружающим, – тут же остановил сам себя и сжал мальчишеской ладошкой старческую руку. Не принимая поддержку, а оказывая.
Лида вошла четвёртой, после врача, Марины Ивановны и Марселя. Первое, что бросилось в глаза – стоявший по стойке смирно персонал в новых медицинских костюмах, хрустящих халатах. Пять человек собрались в крошечном кабинете перед прозрачной дверью в основной зал, напряжённо следили за каждым движением начальства и очередных высоких гостей.
Медицинскому персоналу заштатной районной больницы приходилось нелегко. На здравоохранение, все последние годы работающее на энтузиазме и благодаря отсутствию рабочих мест для персонала больницы в других отраслях, вдруг свалился представитель списка Форбс. Следом – одна высокопоставленная делегация за другой. И всё это без присутствия вездесущих СМИ, дающих хотя бы мифическую защиту от власть имущих.
Удивительное дело, в крохотном районном городке, кишащем слухами о чудесном спасении самого Фролова, единственную на всю округу больницу не атаковали репортёры. Действительно, люди, подобные Милославскому, свой хлеб едят не зря.
Реанимация, в отличие от всей больницы, производившей удручающее впечатление, оказалась просторной и светлой. На нескольких кроватях лежали пациенты, стояла аппаратура, издающая пищащие, дребезжащие, ухающие, пугающие обывателя звуки.
Начальник по медицинской части широкими шагами прошёл вбок, к отдельно стоящей ширме. Там, на высокой медицинской кровати, разительно отличающейся от тех, на которых устроили других пациентов, лежал Иван и смотрел в потолок.
Лида замерла. Мелового цвета лицо мало что выражало, руки, устроившиеся поверх белого постельного белья, были белее простыней, выделялись ногти синюшного оттенка и волосы, казавшиеся темнее обычного.
– Ваня, – шепнула Марина Ивановна, Иван перевёл взгляд на мать, слабо улыбнулся.
– У вас пара минут, – предупредил Дмитрий Сергеевич, отходя в сторону.
– Ты меня узнаешь? – не обращая внимания на слова врача, сказала несчастная, прямо сейчас бледнее сына, мать.
– Узнаю, – он даже усмехнулся, перевёл взгляд на топчущегося рядом с Лидой Марселя. – Здорово, парень. Где Борщ?
– Дома, – пискнул Марсель.
– Хорошо. Ты за бабушкой присмотри, как-то она неважно выглядит, понимать должен – возраст.
– Нельзя такого говорить про женщину, – ещё тише ответил Марсель.
– Говорить нельзя. Приглядывать надо, – кивнул Ваня, сделав слабый знак рукой, чтобы Марсель подошёл ближе. Попытался обнять сына, получилось с трудом, но парнишке хватило и этого едва уловимого контакта, чтобы почувствовать себя лучше. Пока Марсель громко сопел, дыша куда-то в район шеи отца, Иван не отводил взгляда от Лиды.
Они молчали – не могли, не хотели облекать чувства в слова. Произносить вслух. Тратить мгновения на пустые колебания воздуха. Ваня был жив. Жив. Остальное отходило, отлетало на космической скорости в сторону.
Как же прав был дедушка, когда говорил «смерть не выбирает», выхватывает больных и здоровых, молодых и старых, богатых и бедных. Все равны перед кривым ликом чудища с косой. Пока человек жив – есть шанс на всё, что угодно, любое чудо возможно.
