Она задумчиво покачала головой — как-то странно все выходило. Энтони приехал поздним вечером — зачем? Ведь не надеялся же он, в самом деле, застать ее там? Почему она только сейчас подумала об этом? Да ладно, какая разница. Она ведь сама не захотела ничего узнавать, не дала ему договорить, когда он захотел рассказать о каком-то обстоятельстве.
Сняв с огня кофе, Моника прошлась по дому в поисках часов. Но потом вспомнила, что сегодня суббота и на работу торопиться не надо. Как замечательно! Это значит, что в их распоряжении целых два свободных дня. В спальне на тумбочке она увидела черно-белую фотографию в серебряной рамке. Заинтересовавшись, она поднесла ее к глазам и вгляделась в лица мужчины, женщины и ребенка, запечатленных на ней.
Сперва она не поняла, почему сердце пропустило вдруг один удар. Потом медленно стало доходить, что мужчина — не кто иной, как Грегори, только совсем юный, но с теми же длинными вьющимися кудрями и незабываемой улыбкой. А ребенок... Моника буквально впилась взглядом в его чуть удлиненное личико. Он немного похож на Грегори. Те же глаза... Не может быть! Она опустилась на кровать, чувствуя головокружение. Затем нерешительно перевернула фотографию и прочла на обороте дату и три имени — Грегори, Марта и... Энтони.
В памяти услужливо всплыли старые письма, найденные однажды на вилле в одном из ящиков стола. Там тоже упоминался малыш, ребенок. Что же получается? Моника закрыла рот ладонью, чтобы не закричать. Энтони — сын Грегори? Тот самый наследник, о котором говорила Дайана? Так вот почему он показался ей знакомым при первой встрече! Он неуловимо похож на Грегори... На своего отца...
У нее мороз пробежал по коже и похолодели руки. Моника выронила фотографию и бросилась вон из комнаты. Она выбегала из дома, когда на пороге появился Энтони, и влетела прямо к нему в объятия.
— Что случилось? — встревоженно спросил он. — На тебе лица нет.
Моника, не отвечая, вырывалась. У нее пересохло в горле и на ум не приходило ни единого слова. Меловая бледность залила щеки, из широко открытых глаз катились слезы, губы подрагивали. Энтони, не обращая внимания на яростное сопротивление, обхватил ее, прижав руки к телу.
— Пусти меня! — Голос сорвался. — Пусти!
— Не пущу, пока не объяснишь, в чем дело.
— Почему? Почему ты не сказал сразу?
— О чем?
— О том, что ты его сын!
Монике показалось, что Энтони облегченно вздохнул, и она посмотрела на него с удивлением.
— Я пытался, но ты не захотела слушать. И потом, какая разница?
Она недоверчиво покачала головой и попросила уже более спокойно:
— Отпусти меня, пожалуйста.
— А ты не убежишь? — Энтони разжал объятия, но все-таки продолжал держать Монику за руку. — Я не понимаю, почему это тебя так взволновало. Пойдем, выпьем кофе, и ты мне все объяснишь, хорошо?
На кухне он молча разлил кофе по чашкам, достал сахарницу и плетеную корзинку с печеньем. Потом, усевшись, вопросительно посмотрел на Монику.
— Неужели тебе ничего не рассказали? Ни за что не поверю, что наши дамы отказали себе в удовольствии посплетничать, — начала она, отпив глоток обжигающего напитка.
— Да, я многое слышал, но какое это имеет значение?
— Я жила с Грегори. — Каждое слово давалось с трудом. — Я любила его. А когда он погиб, меня обвинили в том, что это я заставила его уничтожить завещание и переписать «Звезду любви» на меня.
Энтони грустно усмехнулся и задумчиво покачал головой. Достал из пачки сигарету, закурил, пуская в раскрытое окно белые колечки ароматного дыма.
— Это ложь, — сказал он, не глядя на Монику, — я так и заявил этому адвокату, Поллаку.
— Тебе-то откуда знать? — сердито спросила она. — Вдруг я действительно...
Он прервал ее движением руки. Потом вышел и вернулся через минуту, сжимая в руках конверт из плотной бумаги с гербовой печатью.
— Потому что завещание отца у меня.
— Но как... — Моника не верила собственным ушам. — То есть ты с самого начала знал, что вилла и так принадлежит тебе? Зачем же ты просил продать ее?
— Но ведь ты вложила в нее столько денег. К тому же... Ты мне так понравилась при первой встрече, что я любой ценой решил добиться взаимности.
Моника вскочила и прошлась по маленькой кухне — все услышанное просто не укладывалось в голове, мысли перескакивали с одного на другое, и невозможно было сосредоточиться. Энтони же сидел с совершенно спокойным видом и попивал свой кофе с явным удовольствием.
— И тебя не смущает, что я жила с Грегори? — наконец решилась спросить Моника.
— Нисколько. — Он улыбнулся и прищурил глаза. — Ты ведь тогда не знала о моем существовании.
— Ты можешь хоть иногда быть серьезным?
— А зачем? — удивился Энтони. — Я серьезен в своей любви к тебе, и, по-моему, этого вполне достаточно.
Он перехватил Монику, притянул к себе и усадил на колени. Она спрятала лицо у него на плече, обняла, прижалась всем телом — и все тут же встало на свои места. Когда он был рядом, не существовало ничего вокруг и ничто не имело значения.
— Знаешь, я думаю, Грегори не был бы против нашего брака.
— Что?
Моника от удивления попыталась привстать, но руки Энтони, сильные, уверенные руки, крепко держали ее, не отпуская от себя ни на мгновение.
— Да, я прошу тебя стать моей женой. А что тебя так удивляет?
Он нежно поцеловал ее, коснулся губами карих, опушенных густыми ресницами глаз и высоких скул. Моника была настолько растерянна и удивлена этим предложением, о котором, конечно, мечтала, но не надеялась, что услышит его так скоро.
— Ты согласна?
— Кажется, да. Но... Ты уверен, что действительно этого хочешь? Мы ведь почти ничего не знаем друг о друге.
— Тем интересней будет наша жизнь. Представляешь, ты станешь каждый день удивлять меня чем-нибудь новеньким. — Энтони усмехнулся и добавил с задумчивым видом: — Опять же, какая экономия на одежде, когда жена — модельер.
Моника не выдержала и рассмеялась.
— Нет, ты все-таки неисправим.
— Но я ведь подхожу тебе?
— Вполне.
— И ты берешь меня в мужья?
— Да, любимый, в радости и в горести, пока смерть не разлучит нас, — торжественно произнесла Моника.
— Не разлучит, — уверенно ответил Энтони. — Это я тебе обещаю.
Моника выглянула в окно и улыбнулась — солнечный свет заливал все вокруг, чистое небо было глубокого синего цвета, кое-где в высоте проплывали белоснежные перистые облачка. Тело болело, особенно ныли ноги. Ничего удивительного: ведь вчера ей давали первый урок езды верхом. Энтони сдержал свое слово и сделал подарок сразу и молодой жене, и старой подружке Изабелле, купив гнедого красавца-жеребца, ахалтекинца.
