И вот однажды блестящая юная принцесса Анна Комнина, в своем своеволии доходящая до посещения поэтических кружков столицы и других мест с подозрительной репутацией, начинает ни с того ни с сего чахнуть прямо на глазах. Со дня смерти «золотой оправы» — Константина, темный взор принцессы затуманен слезами, румянец ее день ото дня все бледнее. «Переходный возраст» — ставит диагноз дворцовый эскулап Италос, но Ирина в это не верит. Набожная мать выходит к столу с книгой Максима Исповедника в руках, но Анна, казалось бы, так влюбленная в теологию, остается безразлична. Ирина думает, что юная дева погружена в созерцание перемен, происходящих в ее организме, та якобы даже поведала под большим секретом Зое, что готова постричься в монахини, и кормилица наверняка передала это матери. Последним средством удержать ее от неразумного шага и стало решение послать к бабушке Марии Болгарской, чтобы девочка побыла на природе, подышала свежим воздухом. Существует ведь и другая жизнь, далекая от пергаментов патриаршей библиотеки, в которой чахнет тринадцатилетняя принцесса. Можно относиться к этому как к некоему компромиссу или ошибке стратегического плана; Анну отправили познакомиться с бабушкой-крестьянкой перед тем, как поставить на стезю, избранную для нее ее отцом — государственным мужем.
«А что из того?» — спросишь ты. А то, что в «Алексиаде» ни слова об этой поездке. Возможно, я не прочла всего, что собрал Себастьян, однако кое-какая зацепка имеется: он упоминает одного болгарского историка — Веру М., которая не так давно нашла доказательства пребывания Анны на Охридском озере, и, надо тебе сказать, твоему дяде удалось увлечь меня своей версией. Все было не так просто. Наш ученый утверждает, что Анна повстречала там ни больше ни меньше, как его предка, то есть вашего с ним предка — прапрапрадеда и твоего, и его. Прощай, Константин! Да здравствует крестоносец! Погоди, ты скоро все поймешь.
Помнишь Гуго Французского? Графа Вермандуа, младшего брата французского короля Филиппа I, того, что был отстранен Папой от участия в крестовом походе за небрежение своей женой и похищение чужой? Гуго Французский стал первым из баронов, устремившихся к византийской столице тогда, когда банды Петра Пустынника уже расположились лагерем вокруг Константинополя. Гуго пересекает Италию, получает в Риме штандарт Святого Петра, в Бари выходит к Адриатике, но, застигнутый ужасной бурей, с трудом достигает византийского берега в окрестностях Диррахия, или Дураццо, — сегодня это албанский Дурес. Идет октябрь 1096 года. Правитель города Иоанн Комнин, племянник василевса и кузен Анны, принимает его с почестями, полагающимися союзнику в борьбе с турками-сельджуками. Однако у византийцев всегда в запасе не одна хитрость, чтобы сбить с толку латинян, точащих зубы и на саму Византию! В этом они схожи с Улиссом. Иоанн Комнин отправляет Гуго в Константинополь, однако весьма замысловатым путем и под защитой византийского эскорта, почему-то заставляя его пройти через Охрид и даже Филиппополь! Появление франкских рыцарей в округе Анна не могла не отметить в своем труде, поразившись тому, насколько они варвары и бахвалы, а вовсе не смельчаки и полные достоинства воины, как можно было бы ожидать. Ее рассказ об этом убогом Гуго исполнен такого презрения — она называет его Убос, — что Себастьяну видится тут некая дымовая завеса, скрывающая… ни за что не угадаешь! — любовную историю.
Мария Болгарская, на которую свалилась обязанность развлекать внучку, не упускает любую возможность — на этом перекрестке стран и народов их хватало — представить ей заезжих рыцарей благородных кровей. Тогда там царил хаос, поскольку отряды крестоносцев без конца проходили по этим местам, либо следуя к намеченной цели, либо отклоняясь в поисках продовольствия. Представь себе: до баронов здесь уже побывал Готье Неимущий: спустившись с севера, он миновал Венецию, пересек Дунай, Саву, а оттуда двинулся на Белград, Ниш и Филиппополь, Петр Пустынник присоединился к нему после того, как сжег мельницы в окрестностях Софии 12 июля 1096 года — Себастьян установил точную дату. По следам французских баронов под предводительством Гуго не замедлил выступить и Готфрид Бульонский — Венгрия, Ниш, София, Филиппополь, Адрианополь и далее курс на Константинополь. Боэмунд Тарантский появился чуть позже со стороны Италии, вышел в море в Бари и пристал к берегу между Авлоном и Диррахием с двумя Робертами — Нормандским и Фландрским. Кое-кто пройдет через Бриндизи и направится к Водену и Фессалонике.
Взгляни, я сделала набросок. — Стефани серьезна и увлечена, ну вылитая училка. — Ты только вообрази себе этот людской прилив! Анна насчитала десять тысяч конников и семьдесят тысяч пехотинцев, и хотя эти цифры кажутся несколько преувеличенными, нетрудно представить себе, что испытывали византийские чиновники, которым никак уже было не справиться со столь значительным притоком все новых орд в эти края.
К тому же паломники не миндальничают с еретиками вроде павликиан,[74]чей город на реке Вардар, не колеблясь, разрушают. А местные жители отказываются продавать продовольствие и предоставлять проводников. И хотя большая часть крестоносцев продолжает двигаться к Константинополю в надежде достичь затем Иерусалима, часть рыцарей со свитами разуверяется, колеблется, продолжать ли путь, и подается в разбойники. Кое-кто, столкнувшись с трудностями похода и с настороженным, если не сказать более, отношением к себе со стороны восточных христиан, открывает для себя византийцев, так не похожих на западных христиан и не только намного более богатых, чем представляли на Западе, но и гораздо более строптивых. Недоверчивые, гордые, они зачастую враждебны латинским баронам, держащим себя заносчиво при всей своей некультурности, а подчас и неграмотности. Есть среди крестоносцев и такие, которым, напротив, по нраву более утонченный образ жизни, чем тот, к которому они привыкли у себя на родине. Им импонирует смесь крестьянской простоты с богословской ученостью и изысканностью вкусов иерархических кругов, где приняты интригующие роскошь и пышность во всем и есть готовность оплачивать содержание явившихся издалека варваров с тем, чтобы свести их до уровня вассалов Автократора. Алексей договаривался с Папой лишь о посылке наемников, умелых, но послушных его воле воинов, а вовсе не об экзальтированных и возомнивших о себе особах, которые ввязались в священную войну с тайной целью — поставить Византию на колени!
Ну что, Норди, если вы с Минушах не против, вернемся к нашей печальной принцессе и Марии Болгарской. Еще буквально два слова о последней. Бабушка Анны не забыла о том, что Византия расправилась с ее предками, и было это не далее как век назад, не считая тайно свершаемых убийств, которые имели место в знатных византийских семействах, после чего было принято заключать браки между враждебными кланами. Поди разберись во всем этом! Византия — царица вероломства! Линия Марии восходила к Арону, брату великого кесаря Самуила, болгарина, чья старшая дочь вышла в свое время за одного из Комниных, дядю по отцовской линии Алексея I, а именно Исаака Комнина, брата Иоанна — отца Алексея. Тут все четко прослежено историками. Я тебя совсем запутала? Просто хотела показать, что генеалогия порфироносцев донельзя головоломна: войны и браки между знатью и захватчиками, греки, славяне, надменные потомки древних родов и наглые соседи. Династия Самуила, владевшая землями от Дуная до Фессалии и Адриатики, то есть обширной соседской территорией, угрожала царствованию Василия II, величайшего самодержца из македонской династии. Неужто потребовались мощь и опасность, исходящие от Самуила, чтобы Василий дошел до применения той варварской жестокости, которой и по истечении века все еще страшились все крестьяне Марии? После многочисленных битв византиец одержал наконец победу в Струмице в 1014 году и взял в плен не менее пятнадцати тысяч человек из числа земляков Марии. Это-то понятно, но к чему было ослеплять их всех, оставив зрячими лишь сто пятьдесят человек, которым выкололи только по одному глазу и поручили отвести соплеменников к Самуилу? А тот не выдержал, да и умер с горя и стыда при виде своих ослепленных воинов, и с тех пор эту жуткую историю рассказывают всем болгарским детям. Вот уж поистине византийский поступок Василия II.
