Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
ТРИШКА И ДАМА В ЧЕРНОМ
Трифон Иоганнович Стрюцкий, для всего мира – так, никто, отставной козы барабанщик, в действительности же – подпольный порнограф, смотрит в окно. Помощник его, дебил Вавила, бывший боксер, пьет чай с бубликом. В окне – облака. «Идет! Вавила, она идет!» – вдруг крикнул Тришка. «Кто идет?» – не понял Вавила. «Она! Возлюбленная!» – шепчет Тришка.
Раздался звонок в квартиру, Вавила пошел открывать, а Тришка замер, не в силах пошелохнуться. В комнату вошли Вавила и дама в черном с портрета. Дама выглядела совсем юной, на глазах у нее были темные очки, на руках запеленатый мертвый младенец. «Мама! – сказал ей Тришка. – Ты пришла! Я всегда мечтал о тебе, всю жизнь!»
«Снимай! Это будет ролик, которого мир еще не видел!» – крикнул Тришка Вавиле и бросился снимать с себя одежду. Дама стояла неподвижно. Вавила кинулся к штативу и начал съемку. Когда Тришка разделся, Вавила увидел рану напротив его сердца – как будто от меча. Тришка подошел к даме в черном, взял из ее рук младенца и положил на стол, затем бросил даму в черном на кровать, лег на нее, одним резким движением хотел войти в нее, но только он это движение совершил – лед и огонь, ужас и свет прошли по телу его, и в тот же миг он оказался мертв. В этот миг Вавила посмотрел в окно и увидел в облаках собравшихся Катеньку-Аманду с кирпичным лицом в дешевом тональнике, тринадцатилетнюю Неждану с соломенными волосами, тетю Любу с фиалковыми глазами, бомжиху Верочку в кроваво-красных чулках с белым поясом, смуглую пятилетнюю Лайло, безумную Гаяну, старуху Нинель Владленовну со строго поджатыми губами. Все они смотрели в комнату, показывали на Тришку и пели щемяще и сладостно, торжественно и горько.
Дама в черном встала с кровати, сняла очки, долгим взглядом, который Вавила никогда не забудет, посмотрела на него, встала и ушла из комнаты, спустилась вниз по лестнице и исчезла навечно, и Вавила слышал, как цокали по ступенькам ее небольшие каблучки. Раздался крик младенца, Вавила распеленал его и увидел, что дитя ожило, хотя напротив сердца его была рана – как будто от меча. Ребенок смотрел на Вавилу взглядом долгим и разумным, полным света и величия, подобным взгляду дамы в черном. В глазах его была чистота того, кто очнулся от смерти, как от долгой болезни, и во взгляде его мир очищался, как бы сгорая в огне, и рождался для новой, иной жизни. Вавила долго смотрел на младенца, потом взял его на руки: «Теперь ты со мной будешь. Я тебя воспитаю. Назову тебя… Тришкой. Ты – Тришка, ты – Возлюбленный».
ПРОЩАНИЕ С ВАВИЛОЙ И ТРИШКОЙ
Вавила взял маленького Тришку на руки и отправился в сторону вокзала, чтобы уехать прочь из этого города. Вокруг щебетали птицы, целовались бесконечные влюбленные парочки. Вавила с маленьким Тришкой проходили как бы через слои облаков. В облаках этих Катенька-Аманда кружилась, раскинув руки, и улыбалась, и Неждана с младенцем на руках стояла на солнце вместе с ангелом. Вавила нес Тришку мимо деревни в облаках, где Люба вместе с бабушкой Маврой разливали чай из самовара и ели пироги; клекотали орлы, и играла с котенком среди облаков Верочка; Лайло гуляла во фруктовом облачном саду в небесном Таджикистане среди вишневых деревьев, персиков и гранатов; Гаяна каталась на огромном колесе обозрения, верхушка которого совсем терялась в облаках; и Нинель Владленовна вышла из родильного дома с сыном, и лицо ее светилось.
Приветствуем Тебя, Возлюбленный!
ЭПИЛОГ
«Давай посмотрим это видео, я вчера нашел его в интернете. Знаешь, странное такое, но что-то в нем есть. Там баба, такая красивая, в черном, и мужик хочет ее трахнуть. Выглядит, как будто сейчас будет нормальное порно. Он раздевается, бросает ее на кровать, но только начинает трахать ее – тут же умирает. Сам по себе, прикинь, только начал совать ей – и сразу умер. Вот прикол, прикинь? Ваще блядь… Как будто он так хотел ее, что – ну хрен его знает, сердце не выдержало, что ли. Но выглядит как-то мистически даже, да. В общем, подрочить можно, зачет».
Семь эдельвейсов для моего жениха (шаманское путешествие)
Священник приехал провести службу в горной часовне. Косули ревели в лесах, гадюки переползали дорогу, каменные бабы в колючей траве издавали звуки, похожие на горловое пение. Двое любовников заблудились в дикой смородине, а молодой браконьер в ковбойской шляпе выкапывал золотой корень. Я собирала эдельвейсы в долине для моего жениха, и, собрав седьмой цветок, упала в обморок и очнулась в железном замке Эрлик-хана. Там собралась неплохая компания: черные шаманы, что сгорели на прóклятой горе (было и такое), пожилые деревенские тетки, агроном и ветеринар, Клара и Тамара, шаманящие по ночам, молодой шаман, недавно вернувшийся из тюрьмы, и даже тот самый, сильный шаман из деревни Белый-Ануй, и еще несколько ребят, не имеющих никакого отношения к шаманизму: рыжеволосый парень с винтовкой, который долго боялся гор после Чечни, московская девушка Эмма, странный парень, смуглый, похожий на цыгана или разбойника, ничего о себе не рассказывающий и отвечающий на вопросы так противоречиво, что все заподозрили, что он лжет. Были и другие, незнакомые мне люди. После окончания службы появился и священник. Мы сидели за столом в расселине, все было железное, наши лица теряли форму, кровь текла по столу, витали тени и поднимали с нами кубки, полные кровавого железа. Бегали ящерицы, поднимались подземные воды, что-то раздирало наши тела, разбивало атомы, шипело, скрежетало. Вошли медведь и росомаха. Прямо из замка я видела горы и долины, и то, как вода разливается по полям золотого корня, и как всадники сделали привал. Мы изрядно напились, с нами был Эрлик, с длинными черными волосами, похожий на death-металлиста. Он закладывал усы за уши и цитировал Ницше. Называл себя нигилистом, был одет в семь медвежьих шкур с мечом из зеленого железа. Тускло светило солнце нижнего мира. Эрлик сказал: «Я люблю черный цвет, потому что я люблю горе и грязь. Это цвет горя и грязи. Цвет Космоса и земли». И когда он сказал это, я словно утонула в горе и грязи, растворилась в космосе и земле, и я вышла плакать на берег реки Тойбодым, и видела дьутпа. И адам Эрлик учил нас проникать в другие миры и водил нас на болото дышать бензином, а потом к озеру самоубийц. Адам Эрлик рассказал, что именно он вдохнул в людей душу. В чашке его когда-то расцвел цветок – цветок творца. Он создал горы, диких зверей и гадов, он создал несчастья, болезни, медведя, барсука, крота, верблюда, корову. Когда человек умирает, его душа возвращается к нему, своему творцу. Он провел нас в чертоги, увитые ручьем, и в осыпи. Он проводил нас до черного пня, до котла с кипящей водой, и мы вышли из-под земли. Мы больше не были людьми, мы были цветами в ослепительной луговой альпийской горечи. Эмма стала кровохлебкой, рыжеволосый парень – пижмой, я – горным васильком. Была осень, и я увидела, что могу убивать глазами. А потом мы стали птицами, потом – дождем в горящем саду, молниеносным лучом, речным туманом, черникой. И священник сказал: «Должно быть, мы умерли, и теперь мы бесы-кермесы, слуги Эрлика». Но я сказала: «Нет, мы живы, мы живы! Я слышу, как бьется мое сердце». После – мы стали музыкой. Я была звуком окарины, свистульки, на которой играли дети в деревне. Мы были оружием: луками, стрелами, ножами, копьями, мы были новейшим оружием: лазерными излучателями, рельсотронами, магнитными ускорителями, межконтинентальными баллистическими ракетами, нас звали «Сотка», «Воевода», «Тополь», «Рубеж», «Сармат». Мы были беспилотниками, перемещающимися со скоростью большей, чем скорость звука, мы уничтожили мир, уничтожили человечество, и там, в бесконечном пространстве, где мы неслись, я вспомнила, кто мы: тридцать восемь атомов антивещества, пойманных некогда в ловушку Пеннинга, мы летели обратно в свой антимир, в обратное пространство-время, и вот уже звезды – не звезды, а антизвезды, и я увидела, как между ними кружатся эдельвейсы, те семь эдельвейсов, что я собирала некогда для моего жениха…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
