Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
При этом не стоит переживать за сложность мироздания. На это мы не покушаемся.
Бритва Оккама не противоречит эволюции, наоборот. Эволюция шла в гору усложнения, но выбирала самые простые пути.
Точнее сказать, самые вероятные, но лишняя сложность всегда менее вероятна, чем ее отсутствие. В итоге самые трудные конструкторы собираются из самых простых деталек. Чтобы сложное могло усложняться дальше, оно должно опираться на надежность. А надежность обычно чисто выбрита по Оккаму.
Люди склонны путать умность и сложность. Это не очень умно, но вот есть такая привычка. При этом более сложный вариант обычно найти проще, чем более разумный. Желая выглядеть умнее, чем есть, начинают выглядеть лишь сложнее. Впрочем, здесь ошибка уже в начале, а выбор средств лишь усугубляет.
Желание казаться умнее, чем есть, – глупое желание.
По нему часто можно вычислить, кто еще недостаточно умен (не глупец вообще, а конкретно для своих задач). Аналогично, подлинная нравственность не так сильно озабочена выглядеть нравственно, сила – выглядеть сильной. Озабоченность выдает дефицит.
Из разных способов что-либо сказать взрослый и вежливый человек должен выбирать простой, а не сложный. Если кто-то умнит на публике, он подросток, даже если ему 50 лет и он доктор наук. Одно другому не мешает.
На всякий случай, я больший специалист в этой теме – сам умнил почти до 30 лет. Потом отпустило.
Не смейтесь над англосаксонскими авторами, мол, они такие простые: обычно это просто взрослые и вежливые люди. Чтобы оценить, сравните с немецкой философией XIX века или французской XX. Докинз, Деннет, Дойч знают об этом мире больше важного и полезного, чем Делез и Деррида. Последние, по большому счету, факультативны, комментируют на полях, и еще вопрос, работает ли это вообще. У меня большие сомнения, что психоанализ Лакана хоть что-то лечит, а политические советы от Делеза или Фуко создавали бы что-то, кроме дополнительных рисков для цивилизации. Тем, кого завораживают идеи Фуко, я советовал бы ознакомиться с его мнением по конкретным вопросам – алжирскому, маоистскому, иранскому. Он даже ездил в Иран периода исламской революции, и происходящее ему понравилось.
А теперь сравните стиль: как изъясняются так называемые континентальные авторы по сравнению с тем, как это делают взрослые. Не зря Левиафан одолел-таки Бегемота, если говорить в терминах еще одного континентального мыслителя, философа и геополитика Дугина. Хотя он как раз очень простой. Но как автор очень континентальный – в худшем смысле этого слова, означающем, в частности, нелюбовь к науке и логике.
Сложность сложности рознь. Допустим, Куайн не самый простой для понимания, но там нет ощущения, что тебя, извините за выражение, разводят. Он занимается сложными проблемами и пишет так, как об этих проблемах пишется. Иными словами, он непрост, потому что проще нельзя. А Гегель сложен, потому что ему так нравится.
Возможно, это вызвано характером XIX столетия. Это было джентльменское время до восстания масс. В приличном обществе считалось мало приличным попросить кого-то «быть попроще». И вот среди уважающих себя господ есть вежливость, и там, в частности, есть презумпция: если кто-то умнит – видимо, так и надо, он имеет основания, он умный. Если что-то не понимаем – наши проблемы. Давайте на всякий случай окажем ему какое-нибудь уважение.
Это немного напоминает анекдот. Василий Иванович рассказывает Петьке, как он играл в карты в английском клубе. Все сидят, молча набирают карты. У меня двадцать одно, говорит сэр Джон. Прощу показать карты, сэр оскорбляется. «Мы, джентльмены, верим друг другу на слово». Вот тут-то, говорит Василий Иванович, мне карта и поперла. Увы, есть целые направления мысли – напоминающие Василия Ивановича, которому внезапно поперла карта.
Когда я был маленьким, то, бывало, заходил в комнату к дедушке. Он был инженером, часто ГИПом (главным инженером проекта), многие известные штуки в моем городе проектировались с его участием. Но обычно все знают архитектора и никто не знает ГИПа. Так вот, дедушка часто прихватывал халтуру на дом и что-то чертил вечерами. Допустим, схему электроснабжения какого-то здания. Я брал листочек бумажки и чертил что-то внешне похожее. Копировал какие-то условные значки, манеру исполнения. Мне казалось, мои каляки-маляки тоже значимы, ведь они похожи.
К чему речь? Примерно так же соотносится наука и немецкая классическая философия, полагавшая себя научной (или даже сверхнаучной, если так можно выразиться). То, что делал дедушка, – как бы наука, а мои каляки по соседству – как бы та самая философия, какой-нибудь Фихте. Ведь похоже. По некоторым словам, по серьезности, с какой этим занимаются. По сложности рисунка, черт возьми!
Развивать в XXI веке идеи, например, Гегеля – аналогично моим забавам младшего школьного возраста. Можно в десять лет нацепить шляпу и галстук – вполне себе классический немецкий философ. Попробуйте проследить за мыслью.
«Подобно тому, как рассудок обычно понимается как нечто отдельное от разума вообще, точно так же и диалектический разум обычно признается чем-то отдельным от положительного разума. Но в своей истине разум есть дух, который выше их обоих; он есть рассудочный разум или разумный рассудок. Он есть отрицательное, то, что составляет качество как диалектического разума, так и рассудка… Он отрицает простое, и тем самым он полагает определенное различие, за которое держится рассудок. Но вместе с тем он также и разлагает это различие, и тем самым он диалектичен. Однако он не задерживается на этом нулевом результате: он здесь вместе с тем выступает как положительный разум, и, таким образом, восстанавливает первоначальное простое, но как всеобщее, которое конкретно внутри себя. Под последнее не просто подводится то или другое данное особенное, а в вышеуказанном процессе определения и разлагании этого определения уже определилось вместе с тем и особенное. Это духовное движение, дающее себе в своей простоте свою определенность, а в последней – свое равенство с самим собою, это движение, представляющее собою, стало быть, имманентное развитие понятия, есть абсолютный метод познания и вместе с тем имманентная душа самого содержа- ния».
Георг Гегель, «Наука логики»А если к шляпе, галстуку и детскому организму добавить чего-нибудь психоактивного (хотя бы полстакана водки), получится кто-то более современный и французский. Ну вот, к примеру, Жак Лакан, отрывок из работы «Значение фаллоса». Тот самый легендарный фрейдомарксизм.
«Речь здесь идет о необходимости обнаружить в законах, правящих на той другой сцене, которую Фрейд в связи со снами относит к сфере бессознательного, воздействия, обнаруживающиеся на уровне цепи материально изменчивых элементов, которые составляют язык: воздействия, детерминированные двойной игрой комбинации и субституции в означающем, соответственно двум образующим означаемого – метонимии и метафоры; воздействия, детерминирующие установление субъекта. Такая попытка намечает топологию, в математическом смысле слова, без которой, как вскоре оказывается, невозможно даже обозначить структуру симптома, понимаемого аналитически. Оно говорит в Другом, сказали бы мы, обозначив Другим само место, всплывающее при всяком использовании речи в любом отношении, в которое он вступает. Если оно говорит в Другом, слышит это ухо субъекта или нет, но именно здесь субъект, в силу логического предшествования всякому появлению означаемого, занимает отведенное ему означающее место. Открыв то, что выражает субъект на этом месте, то есть в бессознательном, мы сможем понять, ценой какого раскола он себя так-то конституировал. Здесь фаллос высвечивается в его функции. В теории Фрейда фаллос не фантазм, если видеть в этом воображаемый эффект. Как таковой не является он и объектом (частичным, внутренним, хорошим, плохим и т. д.), в той мере как данным термином стараются определить реальность, на которую направлен интерес в отношении. Еще меньше является он символизируемым им органом, пенисом или клитором. И не без оснований Фрейд ссылается здесь на призрачность, которой он был для Древности. Ведь фаллос – означающее, функция которого в интрасубъективном хозяйстве анализа, приподнимает завесу над его функцией в мистериях. Ведь это означающее, призванное обозначить всю совокупность эффектов означаемого, в той мере как означающее их обусловливает своим присутствием означающего».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
