Висевший посреди ясного и вышитого звездами неба полумесяц за какие-то десять минут оказался наглухо затянут пеленой темных и низких облаков.
Тьма в мгновение ока накрыла долину.
В двадцать два сорок восемь раскаты грома, всполохи молний и порывы ветра возвестили о начале шабаша долгой грозовой ночи.
Потом полил дождь и не прекращался до самого утра.
Будь на пару градусов холоднее, выпал бы снег, и, возможно, продолжение у этой истории оказалось бы совсем иное.Дороги опустели. Ставни захлопнулись. Заработали термостаты. Зажглись камины. Параболические антенны на крышах принялись потрескивать, и дружеская встреча "Милан" — "Интер" в телевизоре стала распадаться на квадратики, отчего озверевший народ повис на телефонах.
61.
В то время как гроза бушевала над особняком семейства Гуэрра, Фабиана Понтичелли лежала на кровати Эсмеральды в трусиках и лифчике и изучала свои закинутые на стену ноги.
Может, все дело было в травке, но в таком положении они смотрелись прямо как два куска филе камбалы.
Такие же белые, тонкие и длинные. А на пальцы только взгляните! Костлявые, один на километр от другого...
Точь-в-точь как у отца.
С самого детства она фантазировала, что является внебрачной дочерью какого-нибудь американского богача, который в один прекрасный день увезет ее жить в Беверли-Хиллз, но эти ноги лучше всяких генетических экспертиз доказывали тщетность ее надежд.
Прошлым летом семья Понтичелли ездила в семейный пансионат "Вальтур" в Калабрии, и там на пляже один парень из Флоренции, весьма симпатичный и довольно беспардонный, заметил ей, что ступни у нее совершенно как у отца.
Фабиана утешалась тем, что на этом физическое сходство с отцом заканчивалось и что под обувью это не заметно.
"Накрасить, что ли, ногти"
У Эсмеральды в ванной была целая коллекция лаков всевозможных цветов.
Однако при одной мысли о том, чтобы надо подняться с кровати и отправиться подбирать оттенок, желание улетучилось.
По радио Боб Дилан запел "Knockin' on Heaven's Door"[29].
— Классная песня... — зевнула Фабиана.
— О, это шедевр, — сказала Эсмеральда Гуэрра, сидящая скрестив ноги на письменном столе. Она тоже была в лифчике и трусиках. Огоньком косяка она прожигала дырки в голове старой куклы, от которой поднимались клубы ядовитого черного дыма, смешивавшиеся с чадом сигарет и ароматных палочек, тлеющих на тумбочке поверх кип модных журналов.
— А кто ее поет? — Фабиана медленно повернула голову и увидела, что по телевизору беззвучно идет фильм про ограбление, который она уже видела, с этим известным актером, как его...
— "Аль.. ? Аль.. ? Аль какой-то"
— Кто-то известный. Из восьмидесятых годов... У матери есть его диск.
— А как переводится название?
— "Хивен" значит рай. "Дор" — дверь. Двери в рай.
— А "ноккин"?
Подруга швырнула куклу в мусорную корзину и подозрительно надолго задумалась.
"Не знает", — сказала себе Фабиана.
Эсмеральда уверяла, что она наполовину англичанка, потому что в детстве жила в Калифорнии, но, когда ты спрашивала у нее значение слова чуть более сложного, чем "window", внятного ответа не получала.
Посмотрим, какую лабуду она выдаст...
— Ну? Что это значит?
— Это значит "зная... зная двери рая"
— А дальше там о чем?
Закрыв глаза, Эсмеральда сосредоточенно вслушалась, а затем сказала:
— Дальше о том, что, зная, где двери рая, их легко отыскать. И когда ты их найдешь, ты сможешь отвести туда и свою маму, даже если очень темно... Ну и так далее в том же духе.
Фабиана взяла подушку и положила ее под голову. "Тот еще бред, скажу я тебе"
Если бы она открыла дверь и обнаружила за нею рай с облачками и порхающими ангелочками, она бы туда, может, и не двинула. И уж точно не со своей матерью.
Может, засунуть голову под кран? Глаза набухли, как виноградины, а череп был тяжелый, словно набитый щебенкой. Во всем виноват этот ядовито-желтый лимонный ликер и травка некоего Маниша Эспозито, приятеля матери Эсмеральды, который жил в кришнаитской коммуне где-то на море в Апулии.
Зевая, Эсмеральда предложила:
— Искупаемся?
— Чего?
— Примем ванну. У меня есть классная пена для ванны с запахом ландыша.
Неплохая идея. Только вот который час? Фабиана поглядела на часы в форме бутылки кока-колы, висящие над изголовьем кровати.
— Без четверти одиннадцать.
Они торчали взаперти в этой комнате как минимум восемь часов.
"Просто хороним себя заживо"
Вначале идея казалась заманчивой.
"Большой затвор"
Так они это назвали.
Забаррикадироваться в комнате и крутить DVD, курить травку, пить и есть все воскресенье.
Лучше одним, чем с этой компанией конченых кретинов, которые влачат растительное существование в "Башнях" и приходят в себя, только чтобы помахать кулаками. Они так решили после того, как этот придурок Теккен чуть не сбросил Кристиано с моста.
Какая муха его укусила, что он порезал мотоцикл Теккена... Что он такое задумал? Не вступись они с Эсмеральдой, эти гады скинули бы его вниз.
Что и говорить, Дзена не трус. Но и характер у него еще тот. Обижается на любую мелочь. Прямо слова ему не скажи.
С некоторых пор он слишком засел у нее в голове, этот Кристиано Дзена.
— Ну?
Фабиана обернулась к подруге:
— Что?
— Искупнемся или как?
— Не могу, мне надо домой.
Она поклялась Говнюку, сиречь отцу, что в пол-одиннадцатого будет дома как штык.
Завтра утром на восемь тридцать, вместо первого урока, у нее был назначен плановый осмотр у стоматолога.
Фабиана прикинула, что, даже если выйдет сию минуту, все равно опоздает. До дома добрых двадцать минут. Так что уже не стоило дергаться.
Слава богу, она выключила сотовый.
Говнюк должен был как раз вернуться домой из...
"Куда он там ездил?"
... и, не обнаружив дома дочери, наверняка уже забил ей сообщениями автоответчик.
62.
Выключив телевизор, Рино смотрел на бьющий в окна гостиной ливень и пытался понять, что заставило его смотреть этот фильм. Он знал его наизусть, видел по меньшей мере три раза, и все же не смог отлипнуть от экрана.
