— Этих парней нужно мочить, — сказал Коростель.
— Кого? Крестьян? Или тех, которые их убивают?
— Солдат. Дело не в мертвых крестьянах, в этом мире достаточно мертвых крестьян. Но они сжигают туманные леса, чтобы выращивать этот свой кофе.
— Будь у крестьян такая возможность, они бы тоже сжигали эти леса, чтобы выращивать кофе.
— Конечно, только у них нет такой возможности.
— Ты принимаешь их сторону?
— В таких делах нету сторон.
Джимми было нечего ответить. Он хотел закричать «фикция», но потом решил, что это не тот случай. К тому же слово изжило себя.
— Давай переключим канал, — сказал он.
Но «Благочашка» была повсюду, какой канал ни включи. Акции протеста и демонстрации, слезоточивый газ, стрельба и дубинки: потом снова акции протеста, демонстрации, еще больше слезоточивого газа, стрельбы и дубинок. И так день за днем. Ничего подобного не случалось с начала века. На наших глазах создается история, сказал Коростель.
«Не Пейте Смерть!» — гласили плакаты. Профсоюз портовых грузчиков в Австралии, где еще были профсоюзы, отказался разгружать «Благочашку», в Соединенных Штатах появилась Бостонская Кофейная Партия. Они организовали показательную акцию — безумно скучную, потому что в ней не было насилия: лысеющие парни со старомодными татуировками или белыми заплатками на месте татуировок, строгие женщины в мешковатой одежде и несколько жирных или, наоборот, тощих представителей маргинальных религиозных группировок, в футболках с улыбающимися ангелочками, парящими в небесах в обществе птичек или Иисуса, который держит за руку крестьянина, или с надписью «Бог — это Природа». Они скидывали в воду ящики с зернами «Благочашки» и снимали, но коробки не тонули, и весь экран был забит скачущими логотипами «Благочашки». Из репортажа вышел бы неплохой рекламный ролик.
— Чего-то кофейку захотелось, — сказал Джимми.
— Идиоты, — сказал Коростель. — Забыли камни в ящики положить.
Как правило, они следили за развитием событий в «Голых Новостях», в Сети, но порой для разнообразия смотрели одетые новости по плазменному телевизору — экран во всю стену в обитой кожей телекомнате дяди Пита. Рубашки и костюмы казались Джимми нелепыми, особенно по укурке. Забавно представить, как выглядели бы в «Голых Новостях» все эти серьезные морды минус дорогие шмотки.
Иногда дядя Пит смотрел телевизор вместе с ними — по вечерам, вернувшись с поля для гольфа. Он наливал себе выпить и комментировал:
— Обычная истерика. Скоро они устанут и успокоятся. Все хотят пить дешевый и качественный кофе, с этим ничего не поделать.
— Ага, ничего, — соглашался Коростель. У дяди Пита имелась доля в «Благочашке», и очень большая доля. — Дрянь какая, — говорил Коростель, на своем компьютере просматривая данные о вложениях дяди Пита.
— Ты можешь продать эти акции, — сказал Джимми. — Продай «Благочашку», купи что-нибудь такое, чего он терпеть не может. Например, ветроэнергетику. Нет, лучше тюремную больницу. Или фьючерсы на южноамериканский скот.
— Не-а, — ответил Коростель. — Я не могу лабиринтом рисковать. Он заметит. Просечет, что я тяну из него бабки.
Конфликт обострился, когда сумасшедшие маньяки — противники «Благочашки» — взорвали Мемориал Линкольна, убив пять японских школьников, прибывших в Америку с Туром Демократии. «Остановите Лицемерие», — гласила записка, найденная на безопасном расстоянии от места взрыва.
— Как это все жалко выглядит, — сказал Джимми. — Они даже писать не умеют.
— Но свое мнение выразили, — сказал Коростель.
— Надеюсь, их поджарят на электрическом стуле, — сказал дядя Пит.
Джимми не ответил: по телевизору показывали блокаду здания головного офиса «Благочашки» в Мэриленде. В орущей толпе, держа плакат с надписью «Благочашка — дерьмочашка», стояла женщина в зеленой бандане, закрывающей нос и рот, — его пропавшая мать? На мгновение бандана соскользнула, и Джимми разглядел ее — нахмуренные брови, честные голубые глаза, решительно сжатый рот. Его захлестнула любовь к ней, неожиданно и больно, а потом злость. Будто ударили под дых — он, кажется, ахнул. Затем КорпБезКорп пошел в атаку, на экране появилось облако слезоточивого газа, и раздался треск, похожий на выстрелы, и когда Джимми вновь посмотрел на экран, матери уже не было.
— Останови! — закричал он. — Перемотай назад! — Он хотел проверить. Как она может так рисковать? Если они до нее доберутся, она снова исчезнет, и уже навсегда. Но Коростель только мельком глянул на него и переключил канал.
Надо было промолчать, подумал Джимми. Нельзя привлекать внимание. По спине бежали мурашки. А что, если дядя Пит все понял и позвонил в КорпБезКорп? Они выследят ее и убьют.
Но дядя Пит вроде ничего не заметил. Он напивал себе очередную порцию скотча.
— Нечего с ними церемониться, их на распыл надо, — сказал он. — Как только разбили камеры. Кто это вообще снимал? Любопытно, кто эти шоу вообще ставит.
— Так в чем дело? — спросил Коростель, когда они остались одни.
— Ни в чем, — ответил Джимми.
— Я все сохранил, — сказал Коростель. — Весь эпизод.
— Думаю, лучше его стереть, — сказал Джимми. Страх отпустил, Джимми просто впал в уныние. Разумеется, дядя Пит сейчас жмет кнопки на мобильном, скоро приедут люди из КорпБезКорпа, снова допрос. Его мать то, его мать се. Надо это пережить.
— Все в порядке, — сказал Коростель. Джимми понял это как «мне можно доверять». Потом Коростель сказал: — Дай угадаю. Тип Хордовые, Класс Позвоночные, Отряд Млекопитающие, Семейство Приматы, Род Homo, Вид sapiens sapiens, подвид — твоя мать.
— Круто, — равнодушно ответил Джимми.
— Фигня. Я ее тоже узнал — по глазам. Либо она сама, либо ее клон.
Если ее узнал Коростель, кто еще мог узнать? Всем в Компаунде «Здравайзер» наверняка показали фотографии: вы когда-нибудь видели эту женщину? История о его ненормальной матери следовала за ним по пятам, как бродячая собака, — может, отчасти поэтому он со свистом пролетел на Студенческом Аукционе. Он ненадежный, он — угроза безопасности, на нем пятно.
— У меня с папой то же самое, — сказал Коростель. — Тоже смылся.
— Он же вроде умер? — сказал Джимми. Это все, что можно было выжать из Коростеля: папа умер, точка, меняем тему. Коростель это не обсуждал.
— Он и умер. Упал с эстакады в плебсвилле. Был час пик, и, когда его нашли, он уже был фаршем.
— Он сам прыгнул? — спросил Джимми. Кажется, Коростель не особо напрягался, поэтому Джимми и спросил.
— Все так решили, — сказал Коростель. — Он был одним из лучших исследователей в Западном «Здравайзере», похороны были шикарные. И какое чувство такта. Никто не говорил «самоубийство». «Несчастный случай с твоим отцом» — и никак иначе.
