Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
– Мама, ты же сама заявила: я – носитель гена убийцы.
– Я этого не сказала.
– Ты это подразумевала. И не говори, что нет.
– Джейкоб, я точно знаю, что ничего подобного не произносила. Я вообще не считаю, что этот так называемый ген существует. Я говорила о других судебных процессах, о которых читала.
– Мама, все в порядке. Это просто факт. Если бы он тебя не беспокоил, ты не полезла бы читать про него в Интернете.
– Факт? С чего ты вдруг взял, что это факт?
– Мама, ответь мне на один вопрос: почему люди так любят говорить исключительно о наследовании хороших вещей? Когда ребенок какого-нибудь спортсмена тоже показывает хорошие результаты в спорте, все немедленно начинают твердить, что ребенок унаследовал его талант. И когда у музыканта оказывается музыкальный ребенок, и когда у профессора – умный ребенок и так далее и тому подобное. Так в чем же тогда разница?
– Не знаю, Джейкоб. Но разница есть.
Джонатан – который так долго не подавал голоса, что я почти забыл о нем, – спокойно произнес:
– Разница в том, что быть спортивным, музыкальным и умным – не преступление. Мы должны быть крайне осторожны в таких вещах, иначе начнем сажать людей за то, кто они такие, а не за то, что они делают. История знает множество подобных печальных примеров.
– И что мне делать, если я вот такой?
– Джейкоб, что ты хочешь этим сказать? – Я был ошарашен.
– А что, если у меня есть эта склонность и я ничего не смогу с ней поделать?
– Нет у тебя никакой склонности.
Он покачал головой.
Повисло очень долгое молчание, секунд, наверное, десять, которые показались мне вечностью.
– Джейкоб, – произнес я наконец, – «ген убийцы» – это всего лишь выражение. Метафора. Ты же понимаешь это, правда?
– Не знаю. – Он передернул плечами.
– Джейк, ты неправильно все истолковываешь. Даже если у какого-то убийцы был ребенок, который тоже стал убийцей, никакая генетика тут вовсе ни при чем.
– Ты-то откуда знаешь?
– О Джейкоб, я много об этом думал, поверь мне, очень-очень много об этом думал. Генетика не может иметь к этому никакого отношения. Логика у меня примерно такая: если бы у Йо-Йо Ма[8] был сын, он не умел бы играть на виолончели с рождения. Ему пришлось бы учиться этому с нуля точно так же, как всем остальным. Максимум, что ты можешь унаследовать, – это талант, потенциал. А уж что ты с этим сделаешь, кем станешь, это зависит только от тебя самого.
– А ты унаследовал талант своего отца?
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
– Посмотри на меня. Посмотри на мою жизнь, как отметил Джонатан. Ты прожил рядом со мной четырнадцать лет. Ты хоть раз видел, чтобы я поднял на кого-нибудь руку? Хоть раз в жизни?
Он снова пожал плечами. Мои доводы явно не произвели на него никакого впечатления.
– Может, ты просто так и не научился играть на своей виолончели. Это еще не значит, что у тебя нет таланта.
– Джейкоб, что ты хочешь от меня услышать? Доказать подобную вещь невозможно.
– Знаю. Это и моя проблема тоже. Откуда мне знать, есть у меня эта склонность или нет?
– Нет у тебя никакой склонности.
– Вот что я тебе скажу, папа: думаю, ты отлично знаешь, что я сейчас чувствую. Я прекрасно понимаю, почему ты никогда ничего никому об этом не говорил. Вовсе не из-за того, что кто-то мог про тебя подумать.
Джейкоб откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе, давая понять, что разговор окончен. Он ухватился за идею гена убийцы, и, думаю, с тех пор она уже не выходила у него из головы. Я тоже не стал продолжать эту тему. Не имело никакого смысла вещать ему о безграничности человеческого потенциала. Он принадлежал к тому поколению, которое инстинктивно предпочитало научное знание избитым истинам. Мой сын, как никто другой, знал, что происходит, когда наука сталкивается с магическим мышлением.
11
Пробежка
От природы я совсем не бегун. Слишком тяжеловесный, слишком крупный и неповоротливый. У меня телосложение мясника. И, честно говоря, бег не доставляет мне ровным счетом никакого удовольствия. Я занимаюсь им по необходимости. Если не бегаю, то тут же начинаю набирать вес – эту несчастливую склонность я унаследовал от родни со стороны матери – коренастых и ширококостных крестьян, выходцев из Восточной Европы, Шотландии и прочих неведомых мест. Поэтому практически каждое утро в шесть или в половину седьмого утра я грузно трусил по улицам и беговым дорожкам парка Колд-Спринг, пока не наматывал свои ежедневные три мили.
Я был полон решимости продолжать делать это даже после того, как Джейкобу было предъявлено обвинение. Соседи, без сомнения, предпочли бы, чтобы никто из нас, Барберов, не показывался на улице, особенно в парке Колд-Спринг. Я до некоторой степени пошел им навстречу. Бегал рано утром, ни к кому не приближался, а когда все же случалось пробегать мимо другого бегуна, движущегося во встречном направлении, низко наклонял голову. И разумеется, никогда не бегал поблизости от места преступления. Я решил, что буду держаться за этот ритуал из прошлой жизни, просто ради того, чтобы не сойти с ума.
На следующее утро после той нашей первой встречи с Джонатаном я испытал это неуловимое, сродни оксюморону, чувство кайфа от пробежки. Ощущал себя легким и быстрым. В кои-то веки бег был не серией толчков и грузных приземлений, а – не хочу впадать тут в излишнюю поэтику – полетом. Я чувствовал, как мое тело рвется вперед с естественной легкостью и стремительностью хищника, как будто всегда было рассчитано на то, чтобы испытывать такие ощущения. Не знаю, что это вдруг на меня нашло, хотя подозреваю, что причиной всему был адреналин, выплеснувшийся в мой организм благодаря стрессу. Я мчался по парку Колд-Спринг сквозь сырость и холод, по дорожке, которая огибает парк по периметру, перепрыгивая на ходу через корни деревьев и камни, перескакивая озерца дождевой воды и островки хлюпающей грязи, которыми парк изобилует весной. И мне было так хорошо, что я даже пролетел мимо того места, где обычно выхожу из парка, и углубился чуть дальше в лес, в переднюю часть парка. И все это со смутным намерением, тенью плана в голове, с убеждением, стремительно перерастающим в уверенность, что Бена Рифкина убил Леонард Патц. В результате выбежал на парковку перед жилым комплексом «Виндзор».
Какое-то время просто бродил по парковке. У меня не было ни малейшего понятия о том, где именно расположена квартира Патца. Здания представляли собой прямоугольные коробки из красного кирпича в три этажа высотой.
Я отыскал автомобиль Патца, ржавый «форд-проуб» сливового цвета, выпущенный где-то в конце девяностых, чье описание помнил из досье Патца в числе прочих сведений, что начал собирать Пол Даффи. Это была именно такая машина, которую должен был водить растлитель малолетних. Автомобильное воплощение педофила – это сливовый «форд-проуб», выпущенный в конце девяностых годов. Едва ли можно было бы вообразить машину, которая подходила бы ему больше. Оставалось разве что прицепить к антенне флаг с надписью «Люблю мальчиков». Патц, впрочем, украсил свой педомобиль разнообразными обезоруживающими надписями: изготовленным на заказ именным номерным знаком «Учу ребятишек» и наклейками «Ред Сокс» и Всемирного фонда дикой природы с логотипом в виде милой черно-белой панды. Обе дверцы были заперты. Я заглянул в окошко с водительской стороны. Салон изнутри был хотя и обшарпанным, но безукоризненно чистым.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
