Две, три, четыре…
Вслед за ними последовали красные.
Кровь из носа?
* * *
– Ай! – просипел инженер.
– Не ври. Тебе не больно, – проколов ему мочку уха, выдала Майя. – Болевых рецепторов там почти нет.
– Уж лучше бы ты мне палец или вену проколола, – зароптал инженер.
– Зато теперь можешь украсить ухо серьгой. Тебе подойдёт! – поглумилась она над ним, собирая в пипетку кровь.
– Издеваешься? Спасибо, обойдусь, – поблагодарил он, и прижал тампон к мочке уха.
Подойдя к лабораторному столу, Майя добавила образец в колбу; разбавив каким-то реактивом, положила его в прибор анализатора крови.
Вертясь в кресле и осматривая интерьер маленькой лаборатории, попасть в которую можно было только из медотсека, Турал сказал:
– Здесь интересно. Профессор запирался здесь сутками и никого не пускал. Он ставил секретные опыты?
– Нет, просто он не терпит, когда ему мешают. Здесь стоит лучшее оборудование для микробиологии. Он настоял, чтобы всё, что ему нужно, было у него под рукой.
Встав с кресла и подойдя к столу, он поинтересовался;
– Нам долго ждать результатов анализа?
– Несколько минут, – взглянув на монитор, ответила Майя. – Ты выглядишь усталым. Тебя, как и всех, хандра в плен взяла?
– Я предпочёл бы быть пленён тобой! – сострил он, добавив: – Ну а вообще я стал рассеянным. Час назад зубы чистил. Натирал себе щёткой, ни о чём не думал, но чувствовал, что что-то не так: запах пасты знакомый, но вкус непривычный. Потом сообразил, что чищу зубы кремом для бритья!
– А почему не спишь? – слегка улыбнулась она. – Завтра ведь много дел. Перед остановкой вращения командир приказал всем отдыхать.
– Ну, тебе тоже не спится, иначе не встретил бы тебя в коридоре.
– Я шла сюда, чтобы подготовить препарат, предотвращающий мышечную атрофию, – неизвестно, сколько нам предстоит лететь в невесомости. Ты снотворное принимал?
– Принимал, но все ровно не спится. Сон странный видел.
– Расскажешь?
– Расскажу, но всё было смутно, помню только обрывки. Родительский дом видел. Я стою на лужайке нашего старого дома – того, которого уже нет. Там всё как в детстве, даже мой велик, на веранде стоит. Зашёл внутрь, увидел мать. Но она почему-то меня не узнала. Затем моё лицо начало гореть, и я провалился в пустоту. Потом проснулся, задыхался и уже заснуть не смог. Майя, ты сны толковать умеешь?
– Нет, – снисходительно улыбнулась она. – В древних культурах считали, что сны – это отголоски тех событий, которые происходят с нашими воплощениями в других жизнях.
– А ты сама как считаешь?
– Наш разум соткан из обрывков случайных воспоминаний в виде взаимосвязей десятков миллиардов нейронов. Сновидения – только небольшая часть их деятельности. Но я считаю, что в утверждениях религий о бессмертии души есть доля истины. Некоторые учёные считают, что после смерти сознание человека не растворяется в забвении, исчезая бесследно. Частично сознание сохраняется на уровни квантовых флуктуаций. Наука пока наблюдает нейронные корреляты сознания только в виде электрических импульсов. И по закону сохранения энергии эти импульсы после смерти куда-то должны перетекать. Но куда – никто не знает. Разум – это единственное, что нельзя скопировать в нашем материальном мире. Я считаю, что наш разум и его части – сознание и подсознание – это не то, что заключено в кастрюлю вермишели между наших ушей! Разум не имеет чётко выраженных границ и является неотъемлемой частью бесконечной вселенной.
– Я-то думал, что разум – это то, что рождается в процессе генерации глупых идей.
– Возможно, поэтому в отличие от машин наш мозг лучше обрабатывает когнитивные процессы, решая задачи выходящих за рамки фиксированных систем. – Тяжело вздохнув, она добавила: – Я тебя хотела спросить. Ответь мне честно, у нас есть шанс, что мы когда-нибудь увидим родных?
– Не знаю. Наша планета очень мала, как песчинка на гребне волны в океане вселенной. Мне стыдно признаться, но в глубине души я всячески добивался этой вылазки, а теперь сильно сомневаюсь. Вся команда слепо верит, что я знаю дорогу домой, но наши шансы пережить этот переход ничтожны! Никто не знает, что будет ждать нас на той стороне. Все понимают, но признавать этого никто не хочет. Каждый из нас живёт в скорлупе своих иллюзий и надеется на счастливую развязку. Мы не даём себе отчёта, что молча совершаем акт коллективного самоубийства. И подтолкнул на это всех я!
– Не надо себя упрекать, – успокоила она. – Ты дал нам призрачную, но надежду, стимул бороться и жить. Лучше сожалеть о содеянном, чем сокрушаться об упущенной возможности! И чем бы наша миссия ни закончилась, вся команда тебе благодарна. Это лучше, чем жить в ожидании смерти кого-либо, надеясь запастись калориями.
– Серьёзно?! – усмехнулся Турал. – Вы рассматривали вариант с каннибализмом? И сколько калорий во мне?
– В чистом виде около шестидесяти тысяч, – улыбнулась она. – А с костями и кожей на все сто потянешь.
– Кажется, готово, – кивнул Турал, взглянув на монитор за её спиной.
Майя, склонившись над экраном, долго анализировала поток данных из бесконечной череды четырёх символов A T G C, повторяющихся в разных комбинациях.
Заметив её тревожный взгляд, он поинтересовался: – Всё так плохо, я умираю?
– Нет, всё нормально, – замешкалась она, и принялась судорожно стучать по клавишам. – Мы все когда-нибудь умрём. Кто-то раньше, кто-то позже.
Её слова звучали неубедительно, и он, не сводя с неё глаз, спросил: – Ты там что-то нашла?
– Ничего особенного. Это всего лишь последовательность нуклеотидов ДНК.
– И что она тебе сказала, эта последовательность?
– У тебя нарушен механизм, обеспечивающий восстановление концов хромосом.
– И чем это грозит?
– От этого не умирают, только быстрей стареют, – вздохнула она.
По её щеке цвета светлой корицы безвольно скатилась слеза:
– Эта мутация может отразиться в генах последующих поколений!
– Наивное создание, – вздохнул Турал. – За бортом осталось одиннадцать миллиардов, чьи судьбы неизвестны, а ты печёшься о потомках одного пациента.
– Для меня ты не пациент! – всхлипнула она, и на её глаза навернулись слезы.
Указав на прибор у неё за спиной, он сменил тему:
– А это что, молекулярный принтер? Больше походит на мультиварку.
– Это искусственная утроба, – вздохнула она, её мягкий голос напоминал журчание ручья. – В ней отец проводил эксперименты по изучению влияния низкой гравитации на развитие эмбрионов млекопитающих. Медико-биологические исследования проводились в рамках будущей программы колонизации. Но ты почти угадал: этот прибор медики называют мультиматкой. Там в искусственной амниотической жидкости можно вырастить десятки мышиных эмбрионов.
