Книга Мужчина несбывшейся мечты - Евгения Михайлова

У Никиты умерла вторая жена, Оля. Хорошим она была человеком, самоотверженным и беспомощным. Сгорела в своей любви, перед этим сожгла мосты, по которым могла бы вернуться к семье, оставленной ради Никиты.

Он вошел вчера ко мне в кабинет.

— Антон, я подумал, может, ты захочешь проститься с Олей. Ты к ней хорошо относился. На кладбище почти никого не будет. Ее муж и дети отказались приехать. Только не подумай, что я нашел предлог, чтобы вызвать твое сочувствие или что-то восстановить. Знаю: ни то ни другое невозможно. Я именно в таком смысле: может, ты захочешь повидаться в последний раз с ней, а не со мной.

— Да, конечно, — сказал я. — Приеду.

Сегодня с утра позвонил на работу, сообщил, что меня не будет. Купил цветы, приехал на кладбище. Там, у разрытой могилы, стояли Никита и две незнакомые женщины, наверное, приятельницы Ольги. Оля лежала в открытом гробу, рядом один венок с надписью «Любимой жене. До встречи». У нее было изможденное лицо святой, которая не знала покоя на земле. Крепко сжатые губы хранили молчание и терпение — это все, что ей требовалось для жизни. Для жизни, которую она променяла на любовь.

Когда гроб опустили в яму и Никита бросил на крышку первый комок земли, я услышал его хриплый всхлип. Взглянул украдкой на его лицо: оно было непроницаемым, глаза сухие. Он ни за что теперь при мне не заплачет, не пожалуется.

Как бы там ни было, мы с моим бывшим единственным другом простились с Ольгой вдвоем.

На стоянке Никита постоял рядом молча, медлил, потом сказал:

— Спасибо, что приехал. До свидания.

А я, неожиданно для себя, произнес:

— Ты бы хотел, чтобы мы вместе помянули Надю и Олю?

Никита не ответил, только мелькнул отблеск признательности в его взгляде. Он пошел к своей машине, оглянулся и спросил:

— Так ты едешь за мной?

И мы с ним провели в его квартире несколько тяжелых часов, полных скрытых вздохов и непроизнесенных слов. Вспоминали по очереди светлые, смешные или трогательные эпизоды, связанные с Надей и Олей. Нам было тяжело от сознания неотвратимости и несправедливости наших потерь. Но не от того, что мы вместе. Здесь, после всего. С тем, что между нами встало. Это было нашей третьей потерей — взаимная преданность. Мы оба горько о ней сожалели. И не произнесли об этом ни слова. Просто пили водку, поминая покойное доверие.

Очень быстро погас этот день. Когда я вышел, было уже темно. Ехал домой очень медленно и осторожно. Хотя опьянения не было и в помине. У меня сильные эмоции всегда сжигают спиртное, как горючее. Проехал дом Марии, привычно подавил в себе желание остановиться и увидеться с ней. Мне нужно было что-то додумать одному. Сейчас быть с Кристиной — это утяжеленное одиночество.

Вошел в нашу кухню, которая раньше была самым уютным местом в квартире. Сейчас это поле столкновения людей, которые безмолвно приносят сюда свои тоску, обиду, раздражение и обоюдные претензии. Обойти кухню в двухкомнатной квартире невозможно. Реже всего я здесь питаюсь. Пью воду из холодильника, курю. Мою посуду, иногда пол, этим больше не занимается Кристина. И думаю, когда ее рядом нет.

Сегодня я должен был додумать одну очень важную для себя мысль. Мы с Никитой проводили вторую женщину его жизни. Ради них обеих он и совершал свои преступления. И я, его единственный враг и разоблачитель, понимая всю ответственность в деле спасения, отказывал ему в объяснении и смягчении его вины. Да, по-человечески я и сейчас на той же максималистской позиции. Да, я не мог прикрыть, пройти, забыть. Даже не мог договориться. Просто… Тогда для меня это была близкая, но не своя жизнь. А сегодня я представил себе другое. Там, между открытой ямой и застывшим навсегда лицом Оли, я подумал, что мог бы оказаться поставленным перед необходимостью спасения жизни Марии. Только Марии. Никакое другое сравнение для меня не сработало бы. Не изменило бы позицию. Но Мария — мое сложное, желанное, ускользающее божество. Я успел испытать страх за ее жизнь, и он теперь никогда не пройдет. И, допустим, мне даны только такие варианты, как Никите. Только не соври себе, Антон. Да, ты ради Марии мог бы и украсть, и убить. Если бы сумел. Не сумел бы украсть и убить с пользой для нее, убил бы себя. Вот это и есть моя правда на сегодняшний день. Папа был бы в ужасе.