Потом забытье, длящееся неопределенное время.
Вот веки вновь приобретают силу. Создается ощущение, что это самое сильное, что есть сейчас в организме Родика.
С шумом они распахиваются, и он оказывается на все той же кровати, замечательной полуторке, до головы накрытый черным блестящим покрывалом. Оно огромное, и большая его часть стелется по полу. Белый потолок полнится голографическими розами, настолько розовыми, что от них начинают слезиться глаза.
Родик пытается пошевелиться, чтобы стряхнуть наваждение, и чувствует сплошную обжигающую пощечину боли. Покрывало чуть сползает, и ниже шеи обнаруживается бинт, еще ниже — гипс, гипс в самом низу, забинтованные пальцы рук, каждый забинтован отдельно. Но дышится удивительно свободно, нет нездоровых пений и страшной музыки.
В остальном — ничего удивительного, по крайней мере для собственного разума.
Родик озирается, словно восстанавливая в памяти комнату, где, как кажется, не был некоторое время. Ничего не изменилось, даже кот на том же месте. Но в одном из углов комнаты, совершенно неприметно, даже если вглядываться, стоит человек. Одетый в черный халат, на вид из того же материала, что покрывало, неопределенного пола, с белой маской на лице, выражение которой отсутствует — ведь у нее нет мимики. Тем не менее кажется, что это проекция лица, которое спрятано под маской. И черты этого лица слишком мелкие, чтобы быть правильными.
Маска смотрит на него.
Родик пристально вглядывается в маску.
«…кто ты?»
«...»
«...ты не слышишь меня?»
— Кто ты? — спрашивает он, наконец осмыслив, что это может продолжаться вечно.
— Есть разница? — вопросом на вопрос отвечает маска, но яснее от этого не становится. Голос звонкий и чуть грубее женского, но нежнее мужского.
— Как зовут тебя? — спрашивает Родик. Сейчас он пытается понять, не грезится ли ему человек в маске.
«...я же должен называть тебя как-то, раз уж ты здесь...»
— Шиза, — отвечает маска сквозь короткую паузу. — Можешь называть меня так.
— Ты — это я? — высказывает предположение Родик, пытаясь приподняться, и морщится от боли.
«…неужели я столкнулся лицом к лицу с собственной шизофренией?»
— С чего бы это? — фыркает маска.
— Но ты — часть меня? — предполагает Родик.
«...или нет?»
— Определенно нет. — Маска не согласна. — Может, позже, но не факт.
— Уже легче, — вздыхает самоубийца, в бессилии откидываясь на подушки. Они большие и очень глубокие.
— В чем легкость? — Маска покидает свой угол и медленно плывет по комнате, мимо книжной полки, мимо кровати, мимо насекомоподобных бра. К пустому месту на стене, где логично смотрелась бы картинка.
— В том, что ты не часть меня, — объясняет Родик. — У тебя странное имя.
«...оно пугает меня...»
— Это псевдоним, — отвечает маска, поворачиваясь к Родику личиной. — А значит. ничего не значит. Я хочу выпить. Хочешь выпить?
— У меня ничего нет, — покопался в памяти наш герой.
Маска молчит. Она поднимает небольшую белую ладонь и проводит ею вдоль стены. Тут же водянистого цвета обои в том месте отслаиваются, открывается скрытая в стене ниша, а на месте отслоения оказывается полочка.
Приподнявшийся сквозь боль Родик видит радужный блеск бутылок.
— Скрытые запасы кое-кого, — поясняет маска, звеня посудой.
— Какого ты пола? — спрашивает Родик.
Этот вопрос ему кажется исполненным первостепенной важности. Он пытливо копается в фигуре маски, дабы вычислить самостоятельно, если она не захочет разоблачаться.
Маска не отвечает. Она наливает нечто из коричневой бутылки в два низких, но широких стакана, ставит сосуд обратно в стену и медленно поворачивается. Берется за полы халата и туго натягивает его на собственном теле. Отчетливо проступают широкие бедра и выпуклости в известных местах.
— Еще есть вопросы? — спрашивает маска.
— Я знаю тебя? — Родику начинает нравиться эта игра.
«…Сашка?»
— Нет, — уверенно отвечает маска. — Но теперь будешь знать.
— Ты покажешь мне свое лицо? — Родик наблюдает, как незнакомка берет стаканы и медленно, но неумолимо двигается в его сторону.
Однако «сашконометр» молчит.
— Может быть, — отвечает маска. — Но не обязательно.
Она садится на край кровати в ногах Родика и протягивает ему посудину с занятно колышущейся там медной субстанцией.
Он видит, что у маски очень красивые руки, или по крайней мере ему кажется так.
— От чего это зависит, Шиза?
«…любопытно, как называть тебя ласково…»
— Понравишься ты мне или нет, — улыбается маска, до того неподвижная. — От чего это обычно зависит?
— Что мы пьем?
".могу ли я доверять тебе?..»
— Это конопляное пиво, — отвечает она, и опять улыбается.
Вначале они выпивают все конопляное пиво, которое вмещает таинственный бар в комнате самоубийцы. Потом принимаются за шампанское, затем иссушают виски. Настает черед мартини, и, когда оно вполне логично заканчивается, принимают к сведению коньяк. Следом в баре умирают все соки. И после всего этого приходит жуткое нечеловеческое похмелье.
В тот момент Родик уже лишается части гипса и бинтов, которые разлетаются сами собой в пьяных бдениях. В подсознании погибают болевые эффекты, но голова саднит ужасно — мозг мелкой дрожью бьется о стенки черепной коробки.
Маска спит рядом. Ее лицо всегда безмятежно, халата на ней нет, а если быть более точным — она нага. Пьяные феерии привели к естественному результату сближения полов, а в этом случае произошло слияние всех трех — горизонтального, мужского и женского. Черная блестящая ткань растерзана на куски, а цвет кожи молодого тела слился с цветом маски, которую она отказалась снимать.
— Отдайся, — сказал он ей одно слово в предопределенный момент, и она отдалась.
— Забавно, — сказал Родик уже после того, как общий электрический разряд всколыхнул их мускулы и разум и на смену этому пришел этап бессилия и неги. — Маска настолько хорошо подобрана по цвету, что смотрится частью тебя…
— Она и есть часть меня, — ответила маска, стремясь уклониться от диалогов — в сон.
— В каком смысле? — шепчет ей на ухо Родик, не в силах забыть, как попробовал он убрать этот загадочный атрибут во время любви, но как не поддался он, даже не выдал места, где материал единится с кожей.
— Все мы носим маски, — сквозь сон произносит незнакомка. — В той или иной степени.
— Бывают моменты, когда нужно показывать настоящее лицо, — говорит самоубийца, но ему не отвечают.
